Остаток недели прошел в жуткой суете. Учителя наши как сговорились. Завалили нас домашними заданиями. Предводительница устроила целых две контрольные, одну по алгебре, а другую по геометрии. Подлый Ника вкатил мне очередную двойку по физике, и, чтобы исправить ее, мне пришлось ходить к нему на дополнительные занятия. Кроме того, Изольда жутко обозлилась, что множество ребят из ее студии записались в телевизионный кружок, и даже объявила, что «считает это предательством». Боюсь, Климу, Агате и Зойке сочетать оба кружка все-таки не удастся. Оскорбленная Изольда найдет способ, чтобы сделать это невозможным. Как только мы перестанем заниматься с Кариной Валентиновной в актовом зале (а это наверняка скоро произойдет, ибо, как я слышал, многие, подобно Будке, передумают ходить в телекружок из-за сочинений), Изольда начнет назначать репетиции на те же дни и часы, что и занятия телекружка. Я в этом просто уверен.
Я никак не мог найти время, чтобы усесться за сочинение. И начал писать его в последний вечер перед следующим занятием телекружка. Сесть-то я сел и даже тетрадь раскрыл. Но у меня почему-то ничего не получалось. Тупо уставившись на чистый лист, я пытался сообразить, почему записался в телекружок и чем он меня привлекает? Вроде до этого мне было совершенно ясно: захотелось и записался. Но так ведь не напишешь. Карине требуется объяснение. Устно еще куда ни шло. А ей нужно письменно. То есть красиво. А это у меня напрочь не шло. Ну, ни единого слова не выдавливалось.
Тут я вдруг подумал: «А может, сочинение не получается оттого, что на самом деле мне в телекружок совершенно не хочется? Показалось, что хочется, а в действительности нет. Хотя вообще-то хочется. Но вот почему?»
На меня снова напал полный ступор. Ну, не знаю, почему! Хоть режьте меня! Наконец, в моей башке родилась светлая мысль: «Хочу, потому что интересно». Опять мало. Всего одна фраза. К тому же ничего не объясняющая. Я принялся размышлять дальше: «Что на телевидении интересного? Ну, например, тебя показывают, и ты становишься всем известным. Стоп! — оборвал я себя. — Я же хочу стать не ведущим, а оператором. В лучшем случае где-то будет написана моя фамилия, а меня никто не увидит. Но мне все равно интересно и хочется».
Мозги начали плавиться, и я решил позвонить Круглому. Узнаю, что он пишет, глядишь, у меня по этому поводу появятся свои мысли. Но Клим, едва услыхав мой голос, рявкнул:
— Отстань. Не мешай.
И бросил трубку. По-моему, у него тоже ни фига не шло. Но ему все же лучше. Если он не напишет сочинение, у него останется театральная студия. А мне чего делать? Продолжать щелкать их репетиции. Да надоело до черта! Что же все-таки написать?
Тут я почувствовал: пора подкрепиться. Без этого голова не заработает. В общем, отправился на кухню. Там как раз мать со своей подругой сидела. И вот слышу я из коридора, как подруга громко и возмущенно говорит:
— Не понимаю я тебя, Лена. Неужели ты до сих пор ничего не сказала Тимке? По-моему, это с твоей стороны элементарная глупость.
— Тише ты, тише, — шикнула мать. — Еще услышит.
Ну, сами понимаете, я после этого замер и стал слушать.
Глава VII. КРУШЕНИЕ
Мать и ее подруга тетя Катя перешли на шепот. Но я все равно слышал каждое их слово.
— Чего, Лена, ждешь? Зачем скрываешь? — отчитывала мою мать тетя Катя. — Ведь чем дольше тянешь, тем сильнее у него потом шок будет.
«У меня шок? Интересно, от чего?» — недоумевал я.
Мать тем временем отвечала:
— Ничего. Тимка уже большой. Все поймет правильно.
У меня внутри екнуло. Неужели мать с отцом собрались разводиться? Да нет. Быть такого не может. Предок, наоборот, последнее время о ней даже больше, чем обычно, заботится. И мне постоянно пеняет, чтобы я ее не расстраивал. «А может, именно потому и пеняет? — вдруг одолели меня сомнения. — Собрался от нас уходить, и, естественно, совесть мучает. Вот и хочет, чтобы я мать окружил повышенной заботой. Ну, как бы и от себя, и от него».
— Нет, Лена, я все-таки тебя не понимаю, — вновь зашептала тетя Катя. — Нужно постепенно его подготовить. А времени у тебя в обрез.
«Та-ак, — с ужасом подумал я. — Значит, уже заявление о разводе подали. Ну, люди. Я живу себе спокойно и ничего не знаю. А они передо мной корчат из себя любящих родителей».
— Катя, не нагнетай, — ответила мать. — У меня есть еще время. И вообще, чего ты волнуешься?
— Потому что знаю, какая может быть реакция, — жарким шепотом произнесла тетя Катя. — Витковских, надеюсь, помнишь?
— Еще бы, — подтвердила мать.
— Так вот, — продолжила тетя Катя. — У них в аналогичной ситуации сын Гарик из дома ушел.