— Как ушел? — испуганно спросила мать. — Этот ангелочек?
— Ангелочек, — фыркнула тетя Катя. — Он теперь дядя почти двухметрового роста. На два года твоего Тимки старше. А когда у Витковских это случилось, ему столько же было, сколько сейчас Тимуру.
— Ну, и? — в шепоте матери прозвучала тревога.
— В конце концов нашли, — скорбно изрекла тетя Катя. — Теперь по психологам таскают и одновременно лечат от наркомании. Психолог им объяснил: стрессовая ситуация и переходный возраст. Так что, Лена, подумай хорошенько.
— Ты мне такого про Витковских не рассказывала, — откликнулась мать.
— Да я сама недавно узнала, — внесла ясность тетя Катя. — С Кисой Витковской в ГУМе столкнулась. Она мне и рассказала. Видела бы ты, Лена, как она изменилась. Прямо вся черная.
— А такая была красавица, — охнула моя мать.
— Вот и я о том же, — вздохнула тетя Катя. — И семья была замечательная, дружная. Обожали друг друга. А теперь одни руины.
На кухне повисло молчание. Я стоял ни жив ни мертв. А точнее, просто убитый. Мне уже прямо сейчас хотелось хлопнуть дверью и уйти в наркоманы. Вот про кого бы никогда не подумал, так это про собственных отца с матерью. Ну ругались они, конечно, иногда. Это у всех бывает. Но ведь предки мои всю дорогу вместе. Кроме работы, естественно. А так, и в магазин, и на отдых вдвоем. И отец у меня непьющий. Так чего, интересно, им расходиться?
Мать и тетя Катя вновь начали обсуждать Витковских. В основном они вспоминали события десятилетней давности, но я больше ничего интересного из их разговора не вынес. Потому что вскоре в замке входной двери заскрежетал ключ. Это вернулся домой отец. Мне пришлось скрыться у себя в комнате.
На столе по-прежнему лежала чистая тетрадь. Я глядел на нее и думал: «Из-за какой же ерунды я еще совсем недавно расстраивался! Подумаешь, не мог придумать, зачем мне нужен телекружок. Да пошел он вообще куда подальше. Какое это имеет значение, когда у нас вся жизнь разваливается».
Не знаю уж, сколько времени я полным истуканом просидел за столом. Все, подслушанное в коридоре, по-прежнему не укладывалось в голове. Конечно, на моей памяти у ребят из класса разводились родители. А вот отца Адаскиной никто из нас вообще никогда не видел и не слышал. Но все это случалось с другими. Вон Сереге Винокурову даже нравится, что его предки теперь в разводе. Он говорит, пока родители вместе жили, постоянно между собой ругались и его ругали. А теперь у него есть мачеха, отчим, сводный брат по отцу и сводная сестра по матери. Все они дружат семьями, а в Сереге души не чают. Он то у отца живет, то у матери, и каждый из них еще старается, чтобы Винокур у них подольше остался. А на Новый год и на день рождения Серега получает подарков в два раза больше, чем все мы.
Но я так жить совсем не хочу. Разве дело в подарках? По-моему, лучше, когда отец с матерью вместе. Тут меня как ударило: вот почему предки последнее время по мебельным магазинам шастают. Раз они разводятся, значит, и эту квартиру разменяют. А на две нашей мебели не хватит. Но раз они этим уже занялись вплотную, выходит, и квартиры новые присмотрели. То есть мы скоро куда-то будем переезжать. Вопрос, куда?
Я мигом прикинул. Наша двухкомнатная квартира, конечно, в центре, однако на две однокомнатные она потянет разве что в каких-нибудь окраинных районах. То есть прощай моя школа у Сретенских ворот, Круглый, Будка, наш класс. Предводительница, в общем, вся жизнь, которая прошла здесь, на Сретенке.
В носу у меня защипало, и я с диким стыдом осознал, что вот-вот разревусь. А надо сказать, я последний раз плакал в младшей группе детского сада, когда мы с одним парнем залезли на крышу беседки и я, свалившись, сломал руку.
«Как же я буду без всего этого? — я продолжал тупо смотреть на белый лист. — Ну, почему они от меня все скрывают? Неужели им непонятно, мне ведь хотя бы подготовиться надо. А они явно собираются мне сказать в самый последний момент. И не противно им притворяться?»
Меня вдруг охватила такая злоба! Хотелось крушить все вокруг. Чтобы не было больше ни этой комнаты, ни всех вещей, к которым я привык чуть ли не с самого рождения. Все равно скоро всего этого не будет. Ни комнаты, ни семьи, ни друзей. Понимаете, ничего. Полная, абсолютная пустота!
Дверь приоткрылась. В щель просунулась голова предка:
— Чего такой тихий? Я уж подумал, тебя дома нет.
— А мне что, плясать? — я злобно глянул на его улыбающуюся физиономию. Интересно, чему это он так радуется? Большому личному счастью?
У предка мигом стерло улыбку.
— Ты почему мне хамишь?