Мне и впрямь больше ни до чего не было дела. Клим, школа, учителя и остальное меркло в моем сознании перед фактом, что очень скоро все это останется без меня. Или я останусь без этого.
В какой-то момент я почувствовал: еще немного и сойду с ума. Что бы там ни было, надо взять себя в руки. Тем более ведь пока-то я еще жив и у меня даже ничего не болит.
Я с некоторым удивлением огляделся. Оказалось, уже началась следующая перемена, мы все стоим в коридоре у подоконника. Зойка, бурно жестикулируя, что-то рассказывает, а Клим, Агата и Будка внимательно слушают. Я тоже заинтересовался, но лучше бы мне этого не делать.
Адаскина взахлеб рассказывала про одного школьного приятеля своей матери дядю Жору. Этот дядя Жора всю жизнь был жутко здоровым. Даже, по словам Зойки, никогда не простужался и не болел гриппом. И вот вдруг вчера взял и помер. Совершенно для всех неожиданно. Зойкиной маме вчера позвонили и сообщили. Теперь она в полном шоке.
— Так не бывает, — заявил Будка.
— Чего не бывает? — спросила Зойка.
— Ну, вот, чтобы просто взял и ни с того ни с сего помер, — продолжал Митька.
— Еще как бывает, — возразила Адаскина.
— Не бывает, — стоял на своем Будка. — Если помер, то сначала должно что-то случиться. Может, ваш дядя Жора под машину попал, ну, или там его каким-нибудь кирпичом с крыши дома ахнуло.
— Ничем его не ахнуло, — сердито прищурила глаза Зойка. — Он просто взял и совсем неожиданно умер.
— Вот этого-то и не бывает, — в третий раз повторил Митька. — Потому что у любого человека сперва в организме должно что-нибудь заболеть, потом это окончательно выйдет из строя, и вот тогда — понятное дело...
— Ничего ты не понимаешь, Будка, — с жалостью глянула на него Зойка. — А все потому, что ты серый и необразованный.
Митька надулся и хотел обругать ее, но она не дала ему произнести ни слова.
— Умные и образованные люди, Митя, знают, что есть болезни, которые подкрадываются незаметно.
Меня как током ударило. Даже Клим спросил:
— Что с тобой?
— Да ничего, — начал я, когда левую сторону головы вдруг пронзила боль. И я жалобно добавил: — Голова очень болит.
А болело и впрямь все сильней и сильней. «Ну, вот. Начинается!» — меня охватила паника. Боль сконцентрировалась в левой стороне. Даже глаз начал видеть хуже.
— Ребята, — постарался как можно спокойней и беззаботней произнести я. — Что-то уж очень сильно болит. Пожалуй, домой пойду.
— Го-оловка бо-бо? — ехидно взглянула на меня Адаскина. — Решил воспользоваться милостью Ники?
— Ага, — вяло откликнулся я и побрел вниз.
Действительно, чего спорить. Ведь, скорей всего, больше не увидимся. Доберусь до дома, а оттуда уж позвоню матери на работу. Если, конечно, успею. Только бы выйти из школьного здания. Сам не могу объяснить почему, но мне очень не хотелось помирать в школе.
Боль в левом виске пульсировала с такой силой, что я вообще почти ничего не соображал. В раздевалке мне вдруг захотелось забиться в уголок и застыть там навсегда. Однако я нашел в себе силы одеться и выйти на улицу.
Яркое солнце слепило. Искрящийся под его лучами снег резал глаза. Меня начало мутить. Как я добрался до дома, не знаю. Но все же добрался и отпер дверь собственным ключом.
— Тимка, ты? — вихрем вылетела из кухни мать. — Почему так рано? Что опять стряслось?
— А ты почему? — я уже еле ворочал языком.
— Отпросилась на сегодня, — ответила она. — Но ты-то? Ой! Да у тебя лицо просто белое!
Ноги мои подкосились, и я осел на коврик в прихожей.
— Мама, по-моему, я уже начинаю умирать.
Мою и без того больную голову пронзил истошный вопль матери:
— Тимочка, Тимочка, что с тобой?
Рухнув на колени, она принялась трясти меня за плечи:
— Только не молчи, милый. Только не молчи!
— Голова. Не тряси. Мне плохо, — простонал я.
— Голова? Где? Ты что, упал? Ударился? — окончательно впала в панику мать.
— Нет. Просто болит, — объяснил я.
— Ну-ка, вставай. Пойдем ляжешь, — мама принялась с трудом поднимать меня.
С ее помощью я добрался до кровати. Укрыв меня одеялом, мать кинулась звонить знакомому врачу, который полгода назад все у меня и обнаружил. Потом она вернулась ко мне.
Чувствовал я себя ужасно. Боясь, что вот-вот потеряю сознание и больше уже никогда в него не приду, я решил действовать напрямик:
— Мама, скажи честно. Я умираю?
— Д-да ты ч-что? — начала заикаться она.
— Но вы же Нике сказали, — продолжал я.
— Мы сказали? Что мы сказали? — то ли она хорошо притворялась, то ли была совершенно потрясена.