Я не ответил, поскольку у меня хватало своих забот, и, когда лифт, наконец, остановился в вестибюле, я молча пошел прочь, забыв заверить лифтера в незыблемости его служебного положения. Да и то сказать, разве он никогда не слыхал об автоматических лифтах? Вскоре это новое поветрие придет и сюда, на Южную Сентрал-Парк-авеню, и не имеет значения, настучу я кому-нибудь о дружбе лифтера с дядей Мэттом или нет.
Интересно, а какие отношения поддерживал с дядей Мэттом тот сухопутный адмирал на улице?
И еще вот что интересно: как мне удается думать о таком количестве не относящихся к делу предметов, когда в темном шкафу сидит Гас Рикович?
В трех кварталах от дома дядьки я увидел телефонную будку. Теперь я уже знал, какого стиля работы придерживается полицейское управление, и мне удалось анонимно сообщить властям о трупе в стенном шкафу, уложившись в пять минут. Я преодолел плотные ряды сержантов сризов, сризов слева и полицейских щщястков быстрее, чем Роджер Бэннистер пробегает милю.
Только покинув будку, я, наконец, решил, что пора задаться вопросом, намного ли я разминулся по времени с убийцей или убийцами Гаса Риковича. На полчаса? На пять минут? На тридцать секунд? Может, пока я поднимался на одном лифте, они спускались вниз на другом?
Я уже опаздывал на встречу с профессором Килроем, но, осознав, насколько близок был к тому, чтобы отправиться в долгий путь рука об руку с Гасом Риковичем, тотчас почувствовал настоятельную необходимость устроить короткий привал.
Прошагав до конца квартала, я заметил дверь заведения, а над ней красную неоновую вывеску: «БАР».
Глава 26
Я уже начал подумывать, что он не объявится. В десять минут девятого похожий на пещеру зал ожидания центрального вокзала был почти безлюден. Я сидел на скамейке, с которой мне было видно почти все пространство этого громадного помещения, и высматривал знакомые лица. В случае, если бы такое лицо попало в поле моего зрения, я был готов пуститься наутек, будто человек, преследуемый нечистой силой (вполне вероятно, что это было недалеко от истины). Слишком свежи были воспоминания о недавней пальбе. Не говоря уже о вопросительной улыбке и неподвижных глазах Гаса Риковича.
Однако лицо человека, который появился ниоткуда и плюхнулся рядом со мной на скамью, было совершенно незнакомо мне. Человек носил исполинскую косматую черную бороду с толстыми седыми прядями; его длинные волосы были растрепаны и тоже изобиловали сединой, лицо казалось немного чумазым. На носу человека болтались очки с толстыми линзами в роговой оправе, правая дужка была поломана и небрежно склеена липкой лентой. Человек был среднего роста, но носил старый твидовый костюм на два-три размера больше, а красно-оранжевый галстук его был завязан таким здоровенным узлом, какого я не видел ни разу в жизни. Эти узлы прежде называли виндзорскими, и они были в чести у школьников, отлично успевавших по всем предметам.
– Привет, дитя, – сказал он голосом, трескучее которого мне еще не доводилось слышать. – Я профессор Килрой.
– Полагаю, вам уже известно, кто я, – ответил я.
– Конечно. «Короткая Простыня» как-то раз показал мне тебя.
– Корот... Ах, вы имеете в виду дядюшку Мэтта?
– Мэтта, Мэтта, его самого, – он вытер губы тыльной стороной ладони и рассеянно оглядел зал ожидания. – Пойдем куда-нибудь, промочим горло.
– Я предпочел бы остаться здесь.
– Ага, – он с прищуром посмотрел на меня сквозь свои очки. – Пуганая ворона, да?
– Если вы имеете в виду, что я, наконец-то, научился никому не доверять, то вы правы.
– Смышленый малыш, – сказал профессор. – Я так и знал, что у Мэтта не может быть совсем уж глупых племянников.
– Вы хотели о чем-то поговорить, – напомнил я ему.
– Да, верно, – Килрой снова вытер губы, опять обвел взглядом зал и добавил:
– Я бы опростал стопочку, а? Нервы, знаешь ли. Скверно, что нас видят вместе.
Тут уж занервничал я. Быстро оглядевшись и не заметив ни одного пулемета, я спросил:
– Чего это вы волнуетесь?
– Не хочу больше их злить.
– Кого?
– Ребят Коппо.
– Кого-кого?
Он посмотрел на меня.
– Так ты и вовсе ничего не знаешь, что ли?
– Сроду не слыхал о ребятах Коппо, – ответил я.
– Откуда же, по-твоему, взялись денежки?
– Почем мне знать? Откуда-то из Бразилии.
– Правильно. От Педро Коппо.
– Он – один из ребят?
– Не-а. Он был их папашей.
– Был?
– Слушай, можно мне начать с самого начала, а? – спросил Килрой.
– Конечно, – ответил я.
– Ты слыхал о Бразилиа?
– Кажется. Это новый город.
– Точно. Его начали строить лет десять назад в чертовой глухомани, где и вовсе ничего не было. Там сколочено немало состояний, сынок. Много денег.
Я и сам какое-то время держал там лавочку в рабочем районе. Халупа-Сити, слыхал?
– Лавочку?
Профессор сделал вид, будто сдает карты.
– Картишки, – пояснил он. – Эти южноамериканцы обожают азартные игры. Горячая латинская кровь, понятно?
– А у дяди Мэтта тоже была там лавочка?
– Недолго. Мы знали друг друга много лет, иногда объединялись, иногда работали каждый сам по себе. Понимаешь, о чем я?
– Полагаю, что да.
– Ну так вот. Была там эта пташка Коппо, – продолжал профессор. Педро Коппо. Расчищал место, участок под строительство Бразилиа, ясно?
Грузовики. Владельцы грузовиков нажили там несметные богатства. У Коппо было по пальцу в каждом пироге. – Килрой поскреб своей клешней воздух.
– Понимаю, понимаю, – сказал я.
– Ну, а «Короткая Простыня» его обул. Изящно так, в яловые сапожки.
Мошенничество было довольно сложное. Проселочные дороги и все такое. А я вошел в дело, когда дядьке понадобился исследователь от «Дженерал моторс».
Он нагрел Коппо где-то на миллион, – воспоминания так возбудили профессора, что он даже замахал рукой. – Мне досталось сто косых. Остальное хапнул «Короткая Простыня», а потом уехал в Рио и начал веселиться.
Я решил выстрелить наугад и спросил:
– Там-то он и повстречал Уолтера Косгроува?
Потому что Уолтер Косгроув был единственным известным мне пациентом доктора Луция Осбертсона. К тому же, он жил в Бразилии одновременно с дядей Мэттом.
Профессор Килрой сначала вздрогнул, потом принялся рьяно вытирать губы и чесать где-то у себя за пазухой.
– Косгроув? – переспросил он. – Кто такой Косгроув?
– Это неважно, – ответил я, прекрасно понимая, что профессор Килрой знает, кто такой Уолтер Косгроув. Но я не видел причин развивать эту тему.
Не хотелось бы спугнуть профессора раньше, чем он поведает мне ту часть истории, которую считает достойной моего слуха. Поэтому я спросил:
– Что произошло потом? Когда дядя Мэтт поехал в Рио.
– Что произошло потом? – эхом откликнулся Килрой. – Потом Педро Коппо покончил с собой. Ну кто бы мог подумать? Он был смышленый малый и без труда сделал бы себе еще миллион. Но вместо этого выпал из окна там же, в Бразилиа. А поскольку кругом были одни новостройки, он грохнулся прямиком в жидкий бетон.
– О! – воскликнул я. – Иными словами, я унаследовал кровавые деньги?
– Да уж не кровные. Теперь-то на них и вовсе одна кровь, – ответил профессор. – Педро Коппо, «Короткая Простыня», вот-вот добавится моя, а возможно, и твоя тоже.
И Гаса Риковича, подумал я, но говорить об этом вслух не было нужды.
– Ребята Коппо, – сказал я, начиная понимать, что к чему. – Сыновья.
Они решили отомстить за отца?
– Уразумел, – похвалил меня профессор и нервно заозирался по сторонам. – Их двое. Близнецы. Один другого круче.
– Они в Штатах?
– Уже несколько лет, – ответил Килрой. – Приехали задолго до самоубийства Педро. – Он подался ко мне и сипло зашептал: