– Другие дензнаки при себе имеются?
– Да.
– Предъявите.
У меня было общим счетом тридцать восемь долларов бумажками: две десятки, три пятерки и три «жабьих шкуры». Я вручил их полицейскому, и тот принялся дотошно изучать каждую купюру, просматривая их на просвет, потирая пальцами, прислушиваясь к тембру шуршания. Наконец он разделил деньги на две хилые стопки и положил на приборный щиток.
Сальдо оказалось плачевным: еще три бумажки – десятка и две пятерки были поддельными.
– Эти придется изъять, – сообщил мне сыщик, возвращая остальные деньги. – Я выдам вам квитанцию, но едва ли вы сумеете получить по ней возмещение. Разве что нам удастся поймать и осудить этих фальшивомонетчиков.
Тогда, возможно, вы что-то и вернете, вчинив им иск. Ну, а если нет, значит, вы погорели, как это ни прискорбно.
– Да ладно, ничего, – ответил я и тускло улыбнулся. Во-первых, потому что уже привык быть погорельцем. А во вторых – на радостях: ведь сыщик больше не считал меня членом шайки, пустившей эти бумажки в обращение.
В «бардачке» его машины отыскалась и книжечка с квитанциями. Он достал ее оттуда, заполнил бланк, внеся в него, помимо прочих сведений, и серийные номера купюр, а затем вручил мне со словами:
– Отныне и впредь будьте внимательнее, проверяйте сдачу, не отходя от кассы. Это избавит вас от столь дорогостоящих оплошностей.
– Непременно буду, – пообещал я, выбираясь из машины, и взглянул на часы. Если я хотел попасть в контору Добрьяка к десяти, надо было поторапливаться. Я спорым шагом двинулся на север.
Только на углу Тридцать второй улицы я понял, что меня опять обули. Я застыл посреди тротуара, будто истукан, достал из кармана квитанцию, прочитал ее и почувствовал, как кровь отливает от лица.
Двадцать долларов. Я только что заплатил двадцать долларов за эту бумажку с закорючками.
Я развернулся и опрометью бросился к Двадцать четвертой улице, но кидалы, разумеется, уже и след простыл. Я принялся озираться в поисках телефонной будки, чтобы позвонить Райли в управление, но потом вспомнил, что в начале одиннадцатого увижусь с ним в конторе мнимого стряпчего.
В начале одиннадцатого? Я посмотрел на часы и увидел, что уже без одной минуты десять. Мне давно пора быть там!
Я остановил такси, присовокупив еще доллар к общей сумме потерь, понесенных в результате встречи с самозванным полицейским, влез на заднее сиденье, и шофер, включив счетчик, погнал машину на север, прямиком в одну из вечных пробок, которыми изобилует эта часть города, поскольку тут сосредоточена едва ли не вся торговля готовым платьем.
Только в двадцать минут одиннадцатого я, наконец, добрался до конторы Добрьяка. И коридор, и приемная, и кабинет кишели сотрудниками отдела борьбы с мошенничествами. Они захлопнули мышеловку, так и не дождавшись, когда подвезут сыр. Я протиснулся сквозь толпу, бормоча приветствия при виде знакомых лиц и представляясь всем, кого не знал, и отыскал Райли в кабинете Добрьяка в обществе двоих парней из ОБМ. За письменным столом восседал похожий на голодного волка человечек с остренькой физиономией и глазками цвета оникса. Наверняка это был сам Добрьяк.
– Где тебя черти носили? – спросил меня Райли.
– Самозванный полицейский настращал меня поддельными деньгами и выудил двадцать долларов, – ответил я.
– О, боже, – пробормотал Райли, и, похоже, силы окончательно оставили его.
Добрьяк с голодной ухмылочкой посмотрел на меня и произнес сипловатым голосом змея, искушающего Еву:
– Что ж, приветик, Фред. Какая жалость, что вы – мой клиент.
Я вытаращил глаза.
– Что?
– Он – настоящий стряпчий и, к тому же, идущий в гору, – пояснил Райли. – А ты – балбес, который катится по наклонной.
– То есть...
– Какой чудесный иск я мог бы вам вчинить, – злорадно молвил Добрьяк.
– При ваших-то деньгах!
– Все честно, – сказал мне Райли. – Ты действительно унаследовал триста семнадцать тысяч долларов, и да поможет нам всем бог.
– Впрочем, – подхватил Добрьяк, потирая руки, – может, с иском еще что-нибудь и получится...
Я распластался на полу и лишился чувств.
Глава 4
Джек Райли – громадный, похожий на медведя дядя, сплошь усыпанный крошками трубочного табака. С тех пор, как я упал в обморок в кабинете стряпчего Добрьяка, минуло два часа. Мы с Райли вошли в бар на Восточной тридцать четвертой улице, и Джек сказал:
– Фред, если ты хочешь, чтобы я по твоей милости пристрастился к бутылке, то хотя бы заплати за выпивку.
– Думаю, это мне по карману, – ответил я. – Теперь-то уж точно.
Я опять почувствовал слабость в коленях, и Райли повел меня вглубь зала, к отдельным кабинкам. Он громогласно бранил меня, пока не подошла официантка, а потом заказал два «джека дэниэлса» со льдом и сказал:
– Если позволишь, Фред, вот тебе мой совет: найди другого поверенного.
– Но ведь это не совсем справедливо, не правда ли? – с сомнением ответил я. – В конце концов, Добрьяк уже взялся за дело.
– Так же, как я ухаживаю за своей девицей, – возразил Райли и, подняв руку, погладил воздух. – Слишком уж рьяно этот Добрьяк приударил за твоей мошной. Избавься от него.
– Ладно, – пообещал я, хотя втайне сомневался, достанет ли у меня духу войти в контору Добрьяка и объявить ему об отставке. Впрочем, я мог нанять другого поверенного и поручить ему уволить Добрьяка.
– А еще, – продолжал Джек, – тебе следует подумать о надежном вложении этих денег.
– Об этом я как раз предпочел бы не думать, – ответил я.
– Хочешь, не хочешь, а придется, – заявил он. – Не хватало еще, чтобы ты трезвонил мне по поводу потери очередной сотни долларов, пока все твое состояние не улетучится без следа.
– Давай обсудим это потом, – предложил я. – Когда я выпью и малость приду в себя.
– Деньги чертовски большие, Фред, – напомнил мне Райли.
Но я уже и сам это осознал. Триста семнадцать тысяч долларов плюс-минус пять центов. Более того, триста семнадцать тысяч долларов чистыми, после уплаты налога на наследство, издержек по передаче и прочих сборов и поборов. А первоначальная сумма составляла почти пятьсот тысяч. Полмиллиона долларов. Пять миллионов десятицентовиков. Похоже, у меня и впрямь был какой-то дядюшка Мэтт. То есть, не дядюшка, а брат бабки, которого так звали и которому я приходился внучатым племянником. Моя прабабка по бабкиной линии со стороны матери была замужем дважды и родила сына во втором браке, а у него, в свою очередь, было три жены, но ни одного отпрыска. (Эти сведения мы получили, второпях позвонив из конторы Добрьяка моей матушке в Монтану.) Дядя Мэтт, или Мэтью Грирсон, почти всю свою жизнь был неудачником и, как полагали, пропойцей. Вся родня поносила его, не желала с ним общаться и отказывала ему от двора. Кроме меня, разумеется. Я не сделал дяде Мэтту ни единой гадости, главным образом потому, что сроду о нем не слыхал: мои родители были людьми добропорядочными и никогда не упоминали об этой неприятной личности в присутствии детей.
Но именно моя нечаянная доброта и принесла мне удачу. Дядюшка Мэтт не хотел завещать деньги ветеринарной лечебнице или учреждать стипендии для студентов-паралитиков, а родню свою презирал не меньше, чем она его. Но только не меня. Похоже, он интересовался мной, издалека наблюдал мою жизнь и понял, что я – такая же одинокая душа, как он сам, отторгнутая от поганой семейки и живущая в соответствии с собственными желаниями. Не знаю, почему он так и не познакомился со мной. Возможно, из боязни, что при ближайшем рассмотрении я окажусь ничем не лучше любого другого родственничка. Но, как бы там ни было, он наблюдал за мной и, вероятно, считал, что между нами существует некая общность. А в итоге взял да и оставил мне все свои деньги.