– Потерпи, Саша, скоро найдём грабителя похожего. Я попросил друзей из Караганды и Алма-Аты. Найдём. Мама родная не отличит, – уверенно говорил ему подполковник Онищенко. – Но Маловичу становилось всё хуже. Он впал в ступор и практически прекратил работать.
Через бесплодный месяц офицер, запутавшийся а сети вранья и, как ему понималось, потерявший совесть, уставший от унижений перед Комлевыми и начальством, Александр Павлович сел однажды вечером на стол в кабинете, достал свой «ТТ» и, возможно, застрелился бы от безысходности непролазной, но начальник помешал. Он постучал в кабинет и крикнул.
– Саша, я знаю, что ты здесь. Открой. Поговорим.
Малович, как во сне, с трудом затолкал пистолет обратно в кобуру и открыл замок. Говорить он ни с кем не хотел и как выпутаться из клейкой паутины придуманных им хитроумных обходов Закона и многих изощрённых обманов – уже сам не понимал и выходов не видел
– Как человек я всё понимаю, – глядя в пол произнёс мрачно начальник Онищенко. – Но как начальник твой я ведь обязан был подать на тебя рапорт генералу о подлоге документов и введение следствия в заблуждение. Но я не буду рапорт писать. Честно. Тебя ведь тогда – с работы вон метлой поганой. Меня в рядовые розыскники. Звёздочку оставят одну из двух. Ни тебе не надо такой судьбы. Ни мне – моей такой же. Давай держаться вместе до конца. Думать вдвоём и вытягивать друг друга из болота, в которое, спасибо тебе, оба врюхались уже по горло.
– Ну, – тихо сказал Малович. – А то я уже…
– Разнести себе башку из ТТшки – проще простого, – взял его за плечо широкое Онищенко. – Кроме жены не заплачет никто. Да и она теперь вряд ли рыдать будет. Но мы и без этого попробуем грязь с себя смыть не кровушкой. Хотя, конечно, налипло дерьма на тебя побольше, но и мне хватает. Тоже – с головы до сапог хромовых. Что, договорились?
Малович сказал – «так точно!».
– Ну, следовательно теперь без обсуждения со мной даже в сортир не ходи. Понял? Кроме меня, тебя и двух верных мне сержантов в управлении никто не догадывается про наши финты. Всё мне говори. Каждую мелочь. И обсуждай со мной всё, что придумал сделать. А я тебе тоже всё буду говорить. Скоро сварится эта каша. Верь мне! Найдём двойника и всё! Затихарим дело. Так оно между нами и останется. Да! На честь с совестью, конечно, здоровенными камнями нам ляжет это приключение обоим. Ещё как ляжет. Но отчистим грязь потом. Дел-то ещё – ого-го! И работать на девяносто девять процентов будем, как и раньше – честно. А сейчас давай вытерпим как-нибудь.
Ещё месяц прошел и в день мартовский, яркий и сочный как обложка журнала «Мурзилка» для детей, забежал Онищенко с улыбкой такой счастливой, будто его только что назначили начальником МВД СССР с присвоением звания Генерала Армии.
– Едет! – крикнул он и обнял Маловича.– Едет, сука, наш спаситель!
– Нашли двойника? – поразился Александр Павлович.
– Гляди! Прислали по телетайпу его «дело», – он вынул из портфеля большой свёрток ленты, раскрутил её и нашел фотографию.
– Товарищ подполковник, вы серьёзно? – ахнул Малович. – Это же и есть Андрей Прибылов. Как вы это сделали? У меня не было такого снимка.
Начальник сел на стул и без расчёски аккуратно уложил свои седые наполовину волосы. Помолчал. И потом добил Маловича радостью, чего не удалось сделать печалью.
– У тебя, Саша, с нервами не очень. Точно. Поедешь в санаторий. Отпуск дам. А на снимке Завадский Олег Анатольевич, студент Алма-Атинского сельскохозяйственного института. Находился под следствием за тройное убийство и нападение на милиционера. По пьянке в ссоре порешил перочинным ножом двоих студентов-собутыльников и вахтёра общаги, который на шум прибежал. А когда его брали, подрезал живот старшему сержанту из отдела убийств. И готовилась следствием ему высшая мера. Но Валерка Никитин, Начальник следственного управления Советского района Алма-Аты, мой однокурсник по школе милиции, отдал его мне. Я ему снимок настоящего Андрея посылал. Взамен мы ему отошлём нашего убийцу. Ржавого. Он правда, только одного прикончил. Но мужики в Алма-Ате всё раскатают и подгонят как им надо. Валерка сказал. А ихний убивец у нас под своей фамилией пойдет. Чего ты не радуешься, лейтенант?!