В июле шестьдесят седьмого, отпахав тяжелый понедельник, стандартно закусывали портевешок свой винегретом и любительской колбасой промеж прочей интеллигенции Тихоновский и Дерябин. Вкалывали они до шести вечера инженерами-проектировщиками в «Гипрогоре». Перед отбытием к милому домашнему телевизору каждый день кроме выходных ругали они пару-тройку часов в «Колосе» тупое своё начальство, тупых американцев, не желавших дружить с социализмом, а также заочно грызли за разные несоответствия их умам придурков из обоймы родных, близких и товарищей по работе. В этот вечер тема выпрыгнула очень знатная. Две недели назад начальник отдела проектирования общественных сооружений Колыванов загремел, по непроверенным слухам, в больницу имени Пирогова с инфарктом. Потом выяснилось, что инфаркт только намечался, но проскочил пока мимо Миши Колыванова. А то мог бы он и дуба дать. Но это всё ерунда в сравнении с последующими действиями несостоявшегося покойника. Он, точно, не уволился из института, но пропал. Жена и сын Витька гуляли по центру маленького города со спокойными рожами, что вводило в подозрительное состояние общих знакомых и колывановских «братьев» по проектному делу.
– Знакомый мой видел его позавчера на автовокзале, – вспомнил Валерий Тихоновский. – В очень дурацком виде, что самое главное!
Прояснилось из воспоминаний знакомого Валеры, что одет Колыванов был в спортивный трикотажный костюм, на голове имел тонкую фетровую шляпу, а ноги поместил в мягкие вельветовые тапки с пяткой и шнуровкой. Но, главное, в одной руке он держал блёклый алюминиевый бидон на пять литров. А в другой – свисавший почти до земли моток бельевой верёвки. Сел в автобус «Зарайск – совхоз «Денисовский». Вот до самой Денисовки поехал он или по дороге спрыгнул в любой деревне – не известно было никому. Спрашивали у жены. Она смеялась и говорила, что муж вообще перебрался в Москву. Устроился там в известный институт «Мосгосстройпроект» и скоро перевезёт в Сокольники семью. Так ему повезло.
– Значит, близко ничего инфарктного не было у Михаила. Жена бы тогда говорила и плакала. Так все женщины делают, – вслух подумал Дерябин. – А вот с головой что-то вполне могло стрястись. Ум да разум в его отделе запросто могли вытечь из башки. Сволочная у них работа. Придумывать современные Дворцы культуры или санатории-профилактории для текстильщиков – это тебе не пятиэтажку жилую слепить по трафарету общесоюзному. У него всё должно быть оригинально и неповторимо. С ума соскочить, короче, как не фиг делать. А там, по трассе к Денисовке областной дурдом как раз полкилометра занимает. А? Чего думаешь, Валера?
– Вот попал ты, Гена, прямо в тютельку! Ё-ё-ё! – изумился версии Дерябина
Валера Тихоновский. – В той стороне и деться больше некуда. Не в Денисовку же он переехал бобылём. Жена-то с сыном бродят в городе, не прячуся. Лица светлые, от тяжести какой-то избавленные. Значит, попал Миха в «дурку». Но, видно, не с самой тяжкой олигофренией, раз по хозяйственным нуждам выпускают его на пару часов. И то хорошо.
Через три рабочих дня весь большой «Гипрогор» обсуждал за чаем, который пили весь день, Колыванова Михаила, доведённого директором института и заместителями до паранойи.
– Она не излечимая и заразная, – говорили женщины.
– На любимую работу не вернут его, – сожалели мужики, поскольку был Колыванов человеком. Мало таких. Умный, честный, дружелюбный. А специалист – просто редкий.
– В дурдом, слышал я, не пускают посетителей. Кроме самой близкой родни, – говорил вахтер Петрович.
Ему верили. Он всех, опоздавших к девяти, не записывал и начальству не докладывал. Хороший был человек. Свой. Потому и верили.
– Ну, стало быть – судьба Мишкина такая, – жалели все Колыванова примерно этими словами. – Все мы под богом ходим. Сегодня тут, а завтра – куда судьба втиснет или зашвырнёт.
Поговорили так с недельку, да и почти забыли про Колыванова. Ну, в дурдоме, так в дурдоме. Не в могиле же, и ладно. Пусть лечится, раз так приспичило. Но через месяц после исчезновения, вахтёр и трое чертёжников, бегущих по коридору из туалета в свои кабинеты, видели не привидение, а точно – самого Михаила. Он пришел в лёгкой поплиновой расписной рубахе, белых штанах из хлопка и с большим коричневым тубусом в руке. Чертежи, видно, нёс. Появился, значит, и прямиком в приёмную. Секретарша Валя потом рассказывала, что нырнул он в кабинет заместителя директора, торчал там час, потом она, Валя, отнесла заместителю шесть больших листов ватмана, после чего Колыванов выбежал, помахал ей ручкой, побежал в кассу и получил зарплату рядового чертёжника. Это лично кассирша в столовой рассказывала. Никуда потом больше не заходил и исчез. Вахтер засёк, что понесло Колыванова в сторону автовокзала, откуда до психдиспансера шесть километров всего.