...Еще до того как было найдено тело Хендрика, автомобиль «Спайкер» был официально зарегистрирован для участия в пробеге.
В процессе подготовки рейда было решено запустить его в обратную сторону – из Пекина в Париж, машины должны были быть доставлены к месту старта судами, а старт – состояться в мае, перед самым наступлением периода Великих Дождей.
Поехали!
Но период Великих Дождей наступил в том году раньше, с неба лило беспрерывно, а ехать было необходимо. Первой, 17 мая, стартовала группа из двух «Де Дион-Бутонов» и легкой трехколески Контала. 24 мая стартовал Шарль Годар на «Спайкере», и на следующий день, последним, – князь Сципион Боргезе.
Стартовали – это слишком громко сказано: всех их сопровождали на разных участках помощники с мулами и носильщики, солдаты и моряки, зеваки, готовые помочь за мзду, местные жители. По условиям рейда, утвержденным в «Ле Матэн», буксировка машин разрешалась, запрещалось только «вплоть до дисквалификации» пользоваться железной дорогой, пилоты обязаны были помогать друг другу «до немецкой границы». «Может быть, это и безнадежная попытка» – так заканчивалось заявление, опубликованное незадолго до старта.
Сами участники так не считали, несмотря на то что первые десятки километров стали настоящим испытанием: ручьи, превратившиеся в бурные реки, раскисшая земля и горные тропы, где даже лошади проходили с трудом. Машины тащили на канатах, несли на руках, толкали, выкатывали из грязи, перед подъемом полностью разгружали, в долинах же загружали опять и очень редко заводили двигатели, чтобы проехать самостоятельно жалкие участки тверди. В иной день с утра до темноты проходили всего по тридцать – сорок километров.
Уже через несколько дней группа машин, разделенная стартом, соединилась на дороге, а еще через пару недель в песках Гоби безнадежно завяз трехколесный автомобиль Контала.
Ху из кто
Настало время познакомить читателей со спутниками князя: механиком-водителем Этторэ Гуицциарди и журналистом Луиджи Бардзини. Машина же их называлась «Итала».
Лет за десять до описываемых событий недалеко от виллы князя, около Рима, произошло крушение поезда. Локомотив сошел с рельсов и, перевернувшись, слетел с насыпи. Князь со слугами добрался до места катастрофы первым и нашел в локомотиве мертвого машиниста с кочегаром и живого, но без сознания пятнадцатилетнего парнишку с израненным лицом – сына машиниста.
Его принесли на виллу, выходили, и, когда парнишка выздоровел, князь предложил ему остаться и сделал своим шофером. Этторэ оказался водителем по призванию. Когда Боргезе убедился в этом, он отправил его учиться, а потом работать на заводах «Фиат», судоверфях, в различных мастерских. Получив патент механика, Этторэ вернулся к князю и занялся его автомобилями.
Тридцатитрехлетний Луиджи Бардзини был не просто специальным посланником крупнейшей итальянской газеты «Корьерре делла Сера»: уже тогда его считали журналистом от бога, уже тогда употребляли термин «бардзинизм». Что же это означало?
Нет, не внешность, хотя и она привлекала внимание: высокий, одетый, как утверждали современники, «с элегантностью короля Эдуарда». Он хорошо ездил верхом, отлично плавал, особенно под водой. Как спецкорру ему доводилось освещать и военные события, и это время он провел в седле и далеко не в самых спокойных местах.
Он был одержим точностью в передаче фактов. Подкрепляясь лишь кофе и сигаретами, он мог работать сутками. Он мог пройти по грязи ночью десятки километров до телеграфа, чтобы передать в газету свою корреспонденцию.
Но «бардзинизм» все же заключался не в этом, а в таланте. Высоких и элегантных журналистов с профессиональным чутьем было немало, но только ему удавалось чудесным образом перенести читателя в те далекие страны и сделать участником тех удивительных событий, о которых он писал.
Наивно полагать, что великие испытания, выпавшие по воле судьбы двум знаменитым современникам – князю и журналисту, – помогли им сблизиться, стать друзьями или хотя бы позволили хлопать друг друга по плечу. Боргезе есть Боргезе, князь есть князь.
В пустыне Гоби, например, в начале путешествия, они однажды сидели на песке друг против друга – вдвоем. Князь, поев из банки тушенки, поставил ее на песок и сказал в пространство: «Кто хочет – пусть угощается».
В Москве, когда Луиджи свалился с температурой под сорок и просил Боргезе отложить отъезд хотя бы на день, тем более что все соперники отстали на две недели (!), князь был немногословен: «„Итала“ выезжает завтра. В четыре утра, и ни минутой позже».