Сами по себе ужасные, эти чувства – восторг и тоска – остались бы неизменными, но в августе, накануне последнего учебного года Салли, его старший брат погиб в аварии: возвращался в субботу вечером пьяный из Шуйлер-Спрингс и столкнулся лоб в лоб с другой машиной. Клайву-старшему было жаль Салли – тот тяжело переживал смерть брата – и жаль своей футбольной команды, ей Салли нужен был собранным. Все знали, что творится у парня дома: отец, пропойца, дерется в барах, мать, запуганная мышка, находит скудное утешение в католической церкви и в прохладном сумраке конфессионала, где никто не увидит ее фингал, исповедуется в мужниных грехах. И однажды вечером Клайв-старший пригласил Салли на ужин, а после предложил заходить в любое время, это приглашение Салли воспринял буквально. И до конца футбольного сезона обосновался у них в столовой. Поначалу мисс Берил ставила на стол тарелку для Салли после его прихода. Через несколько дней рассудила, что проще сразу накрывать и на него тоже. Собственной сократившейся семье мальчик явно предпочитал семейство Пиплз, их стол, их пищу.
Вообще-то на стол обычно накрывал Клайв-младший и вынужден был против воли оказывать гостю радушный прием. К тому времени Клайв-младший и сам стал старшеклассником, и непонятная ему тоска, с которой двумя годами ранее он следил за Салли, сменилась столь же недостижимым желанием быть на него похожим: Салли ныне встречался с новым предметом мечтаний Клайва, одиннадцатиклассницей Джойс Фримен, – Клайв-младший не отваживался даже заговорить с ней, слишком она была красива и популярна. Клайву-младшему совершенно не хотелось, чтобы Салли околачивался у них дома, где сияние самого Клайва-младшего и без того уже потускнело под гнетом родительского разочарования. Поэтому Клайв-младший всеми правдами и неправдами стремился показать Салли, что ему здесь не рады. Если в доме находилась тарелка с щербинкой, он непременно ставил ее там, где сядет Салли. Если у вилки был погнут зубец, она тоже доставалась Салли – вместе со стаканом, который накануне плохо помыли. Любой бы понял намек, но Салли упорно ничего не замечал и не обижался. Уколов губу погнутой вилкой, он всего-навсего выпрямлял уязвивший его зубец, зажав грязными большим и указательным пальцами, поднимал вилку к свету, чтобы убедиться, что теперь все зубцы ровные, и говорил: “Вот так, крысеныш”. А поскольку на самом деле зубец так опасно погнул не кто иной, как Клайв-младший, ему казалось, будто Салли обращается не к вилке, а к нему.
В середине футбольного сезона Клайв-старший, похоже, осознал, что допустил ошибку, привадив Салли. Клайв-младший видел – отец понимает, что его одурачили, хоть и молчит. Он-то рассчитывал сделать из Салли настоящего человека, настоящего командного игрока. Клайв-старший ухватился за возможность привести к себе домой одного из главных своих игроков и распространить тренировки на ужин, научить парня мыслить здраво, объяснить ему, что он – часть чего-то большего, нежели он сам, что команда важнее. Клайв-старший верил, что это поможет Салли и в жизни в целом. “Жизнь в целом” – одна из любимых фраз Клайва-старшего. Все, что происходит на футбольном поле, применимо и к жизни в целом, полагал Клайв-старший и стремился втолковать это Салли.
Но Клайв-старший не мог предвидеть, что Салли найдет искреннюю союзницу-бунтарку в лице мисс Берил. Жена и правда всегда любовно посмеивалась над самыми серьезными убеждениями Клайва-старшего, однако он и представить себе не мог, что она разрушит его планы по воспитанию Салли. Если, конечно, она стремилась именно к этому. В чем Клайв-старший сомневался. Ему казалось, жена задумала какую-то каверзу, хотя он и не находил, в чем конкретно можно упрекнуть жену. Разве что во всякой ерунде – например, она звала гостя Дональдом, а не Доном или Салли, тогда как все прочие называли его именно так, по-мужски. Клайв-старший не хотел, чтобы сильнейший его игрок думал о себе как о Дональде, хотя и не отважился бы заговорить об этом с мисс Берил, потому что заранее представлял, как она фыркнет от смеха, и догадывался, что почувствует, если услышит это фырканье. Есть вещи, которых женщинам не понять, и объяснить им невозможно, лучше и не пытаться.
Но дело было не только в том, что она звала Салли Дональдом. Клайв-старший представлял, как за ужином двое спортсменов – он и Салли – будут обсуждать стратегию следующей игры, и его сын, из которого спортсмена никогда не получится, быть может, узнает больше о спортивной жизни и уроках спорта, пусть даже и косвенно. Клайв-старший не мог предугадать, что каждый вечер Салли будет вести разговоры не с ним, а с мисс Берил, разговоры о книгах, политике и войне, в которую Америке вскоре все же придется вступить, – о предметах, умалявших важность футбола, а следовательно, и его уроков о жизни в целом.