– Ничуть не заботит. – Касс шутливо вскинула руки: сдаюсь. – Но я, похоже, сорвала куш. Тебя хватило на три месяца. Либо Рут, либо я должна была выиграть.
Салли не удержался от улыбки, потому что Касс все же расстроилась.
– Надеюсь, выиграла ты.
– Вы с Рут так и не помирились?
– Мы и не ссорились. Я вообще стараюсь не связываться с замужними женщинами.
– Не очень-то ты стараешься, насколько я слышала.
– Последнее время стараюсь изо всех сил, хоть это никого и не касается.
Касс не стала возражать и, помедлив, кивнула на Руба:
– Кое-кого сейчас хватит удар, если ты не заметил.
Салли улыбнулся:
– А вот и настоящая причина, по которой я должен вернуться к работе. Если я не буду подавать Рубу хороший пример, он совсем собьется с пути.
Пытаясь привлечь к себе внимание, Руб махал Салли с той самой минуты, как тот уселся за стойку. Салли махнул ему в ответ и крикнул:
– Привет, Руб.
Руб смущенно нахмурился, не понимая, то ли уйти из кабинки, то ли остаться. У него сложилось отчетливое впечатление, что Салли отправил его в кабинку, поскольку сам собирался присоединиться к нему, как только договорит со старухой. Но теперь Салли пересел за стойку и болтает с Касс, а о Рубе в кабинке словно и позабыл. В довершение всего в закусочную вошли новые посетители и топтались у входа, дожидаясь свободных мест. Они поглядывали на Руба – один в большой кабинке. Если бы рядом с Салли освободился табурет, Руб пересел бы к нему, но табурет был занят, а следовательно, приходилось выбирать: сидеть в одиночку в кабинке на шестерых или остаться без места. Глубокие морщины на его лбу намекали, что попытки решить эту дилемму закончатся тромбом в мозгу.
– Этой осенью он какой-то совсем жалкий, – признала Касс. – Он уже заходил сегодня, искал тебя.
– Я догадался.
– Он попросил у тебя денег?
Салли покачал головой:
– Ему все время что-то мешает. Минута-другая – и он пустит слезу.
Когда Салли наконец смилостивился и поманил Руба к себе, тот и правда готов был расплакаться. Руб вскочил и рысью ринулся к нему, точно собака, которая выполнила трудную команду и теперь свободна.
– Здесь нет мест, – заявил он, подойдя к стойке.
Салли повернулся на табурете:
– А ведь и правда.
Люди, ждавшие у входа, устремились в кабинку, которую освободил Руб. Он глубоко вздохнул, глядя, как они рассаживаются.
– Чем тебе не понравилась кабинка?
– Ничем, – ответил Салли. – Кабинка как кабинка. Даже отличная.
Руб вскинул руки. На лице его читалось отчаяние.
– Сам подумай, – продолжал Салли. – Что ты только что сделал для меня у дома?
Руб задумался.
– Завязал твой ботинок, – вдруг вспомнил он.
– А это значит?.. – не отставал Салли.
Касс поставила перед ним кружку с горячим кофе и спросила Руба, не хочет ли он тоже.
– Не мешай, – сказал ей Салли. – Он думает.
– Подумаешь, завязал ботинок, – ответил Руб. – Я знаю, что у тебя болит колено. Я не забыл. – Последнее прозвучало настолько неубедительно, что Салли и Касс переглянулись.
– Кофе будешь? – спросил Салли.
– Ну ладно, – грустно ответил Руб. – Я просто не понимаю, почему в этой кабинке ты сидеть мог, а в той нет? – Лицо его раскраснелось от умственных усилий. – И почему на табурете ты сидеть можешь, а в кабинке нет?
Салли расплылся в улыбке.
– Жаль, что я не могу одолжить тебе это колено хотя бы минут на пятнадцать, – сказал он.
– А я бы взял, – серьезно произнес Руб, и его привычная искренность пристыдила Салли. – Мне просто жаль, что за стойкой негде сесть, вот и все. В той кабинке было место для нас обоих.
Теперь уже и Салли, и Касс смотрели на него с улыбкой; Руб не выдержал и уставился в пол. Он был предан Салли и жалел лишь о том, что всякий раз, когда с ними был кто-то третий, в итоге получалось двое против одного, и этим одним всегда оказывался Руб. Салли мог смотреть на него и ухмыляться часами, и когда он так делал, Руб от смущения опускал глаза.
– Мы вернемся к работе? – произнес он наконец, чтобы сказать хоть что-то.
Салли пожал плечами:
– Думаешь, надо?
Руб энергично закивал.
– Окей, – согласился Салли. – Только если ты не будешь слишком переживать.
– Из-за чего? – Руб нахмурился.
– Из-за моего больного колена. Того самого, о котором ты никогда не забываешь. Вот я и подумал, что ты переживаешь, вдруг я снова его сломаю.
Руб не знал, что на это сказать. В голову пришли только два ответа: нет, он не слишком переживает, да, он переживает. Ни тот ни другой не казался правильным. Руб понимал, что ему полагается переживать. Если так, значит, от него ожидали, что он надеется, что они не вернутся к работе, а Руб не мог на это надеяться, потому что он всю эту осень отчаянно скучал по работе с Салли и с большой неохотой работал с кузенами, вывозил мусор (а они с большой неохотой его приглашали). Городские службы Норт-Бата недавно приостановили вывоз мусора, и родственники Руба, долгие годы работавшие в санитарном департаменте, подсуетились и организовали фирму. В прошлом году купили старейший и самый разбитый из трех городских мусоровозов, сделали на двери надпись “СКВИРЗ. ВЫВОЗ МУСОРА” и приготовились к конкуренции на свободном рынке. Помимо водителя, на мусоровозе всегда ездили двое парнишек из семейства Сквирз, они держались сзади на кузове, когда машина, покачиваясь, катила по улицам Бата, а когда останавливалась, спрыгивали, как пауки, и бросались к выставленным на тротуар мусорным бакам. В задней части мусоровоза было всего два места, где удавалось свободно стоять, их занимали братья Сквирзы, и когда Рубу позволили к ним присоединиться, ему приходилось цепляться сбоку. Повороты бывали коварны, и Рубу порой казалось, что кузены только и ждут, когда он сорвется, чтобы не приходилось делить и без того скудную выручку с третьим лишним. Отказать Рубу они не могли, ведь он родственник, но если бы он слетел с мусоровоза на крутом вираже – тут уж сам виноват.