– Я могу выполнять всю тяжелую работу, – предложил Руб.
– Может, тебе и придется, – сообщил Салли.
– Я не против, – ответил Руб, и это была правда.
– Я постараюсь найти нам что-то на завтра, – пообещал Салли.
– Завтра День благодарения, – напомнил Руб.
– Вот и будь благодарен.
– Бутси меня пристрелит, если я в праздник буду работать.
– Она, пожалуй, и так рано или поздно тебя пристрелит, – заметил Салли, – но уж точно не из-за работы.
– Я тут подумал… – начал Руб.
– Правда? – перебил Салли. – И о чем же?
Руб снова потупился.
– Не мог бы ты одолжить мне двадцать долларов? Раз уж мы вернемся к работе.
Салли допил кофе и отодвинул чашку – быть может, ему бесплатно нальют еще?
– Я волнуюсь за тебя, – сказал он Рубу. – Ты это знаешь?
Руб с надеждой посмотрел на него.
– Потому что если ты думаешь, что у меня есть двадцать долларов, чтобы тебе одолжить, ты меня не слушал.
Руб опять уставился в пол. Порой Салли вел себя совсем как мисс Берил, та тоже умела вынудить Руба уставиться в пол. За весь восьмой класс ему от силы раз пять хватило смелости поднять на нее глаза. Он живо помнил геометрические узоры на полу класса.
– Я слушал, – ответил он тем же тоном, каким всегда разговаривал с мисс Берил, когда она припирала его к стенке вопросом, выполнил ли он домашнее задание. – Просто завтра День благодарения…
Салли поднял руку:
– Погоди. Про завтра потом, давай сначала поговорим про вчера. Ты помнишь, что было вчера?
– Конечно, – ответил Руб, хоть и опасался, что вопрос с подвохом.
– Где я был вчера?
У Руба упало сердце. Он вспомнил, что было вчера.
– В Олбани.
– А зачем я ездил в Олбани?
– Насчет инвалидности.
– И что они мне сказали?
Руб молчал.
– Ну же, Руб. Это было только вчера, и я все тебе рассказал в “Лошади”, как только вернулся.
– Я знаю, что тебе отказали. Черт, я все помню.
– И поэтому ты с утра первым делом просишь у меня взаймы?
– Почему ты не можешь просто отказать? – Руб набрался смелости поднять глаза. Разговор их привлекал внимание, в дальней кабинке он надеялся этого избежать, а теперь, похоже, все сидящие за стойкой наблюдали за его унижением. – Ведь не я же сломал тебе колено.
Салли достал кошелек, протянул Рубу десятидолларовую купюру.
– Конечно, не ты, – произнес он уже мягче. – Просто я за тебя беспокоюсь.
– Бутси велела мне купить индюка, вот и все, – пояснил Руб.
Подошла Касс, налила еще кофе Салли, потом Рубу – до краев.
– Ты, наверное, ее не расслышал. Скорее всего, она сказала, что индюк – это ты.
Руб спрятал десятку в карман. Все таращились на него с ухмылкой, с удовольствием наблюдая, с каким трудом он выклянчил десять долларов у лучшего друга. Одного-двух Руб узнал, в восьмом классе они с таким же удовольствием слушали, как он отвечает старой леди Пиплз, что не сделал уроки.
– Вы все сговорились против меня. – Руб несмело улыбнулся, радуясь, что мучения его закончились и можно уйти. – Проще пойти заработать, чем занимать у тебя.
– Они вчера хотя бы взглянули на твое колено? – допытывалась Касс.
Руб ушел, и через пять минут закусочная опустела. Салли остался один у стойки и смог наконец вытянуть ногу. Трудно сказать, но вроде бы отек немного спал. Утром, пока не расходишься, тяжелее всего. Салли даже не обижался, что Руб не понимает, почему его друг не может ни сидеть, ни стоять сколь-нибудь долго и почему, если сидит, колено ломит, пока не встанешь, и тогда ломота утихнет, но чуть погодя вернется и не уймется, пока не сядешь, вот так и скачешь каждые пять минут туда-сюда, пока не разработаешь ногу и ломота не сменится тупой болью, которая будет сопровождать тебя весь день, как фоновая музыка, впрочем, время от времени ногу простреливает – глухой удар по ободу малого барабана – с такой силой, что отдается и в пах, и в ступню, боль обжигающая до того, что готов рок-н-ролл сплясать.