– Миссис Пиплз, вы не будете против, если я к вам зайду и сниму ботинки?
– Конечно, не буду, Дональд. – Мисс Берил на шаг отступила от двери.
Тут пес глубоко вздохнул и повалился на пол. Салли и мисс Берил уставились на добермана. Салли покачал головой.
– К вам можно с животными?
– А он лает? – поинтересовалась мисс Берил.
– Только что лаял, – отчего-то дрожащим голосом сообщил Салли. – И вовремя, кстати. Я едва не шагнул по воздуху в пустоту.
Мисс Берил ждала подробностей, но Салли не стал объяснять. Он был так худ и бледен, что воздух вполне мог быть его естественной стихией.
– Я всего на минутку, – предупредил Салли и рухнул на свежеотремонтированный стул королевы Анны, тот громко запротестовал, но не развалился. Мистер Блу прав. Стул починили.
– Я чайник поставила, – сказала мисс Берил. – Не хочешь ли выпить чаю?
– Нет, не хочу. – Салли ухмыльнулся. – Сколько раз повторять?
– Другие люди порой меняют мнение, – заметила мисс Берил. – Вот я и надеюсь, вдруг ты передумаешь.
Салли закурил сигарету, задумался над ее словами.
– Правда?
В вопросе его сквозила не насмешка, а, скорее, печаль, будто Салли был благодарен мисс Берил за то, что она не желает принимать его упрямство за чистую монету. В прихожей собака звякнула цепью.
Салли обвел взглядом комнату, точно был здесь впервые и хотел осмотреться.
– Похоже, мы с вами остались вдвоем, старушка, – сказал Салли, несомненно имея в виду исчезновение Клайва-младшего.
Мисс Берил села.
– Я весь день обсуждала Клайва-младшего с его отцом, – призналась она. – Наверное, мы его подвели. Мне больно это говорить, но каким-то образом мы умудрились вырастить сына без… – Она осеклась, не сумев подобрать слово для того, чего именно недоставало ее сыну, – по крайней мере, такого слова, которое не стало бы предательством еще пущим.
– Так или иначе, вы его вырастили, – заметил Салли. – Вы сделали все что могли.
– Но он почему-то никогда не был звездой моего небосклона. – Мисс Берил впервые поделилась этой горькой истиной с другим живым человеком.
В этом ее однажды упрекнул Клайв-старший – незадолго до того, как Одри Пич впечатала его в лобовое стекло. Салли тогда ушел воевать, и мисс Берил смирилась с мыслью, что его убьют. Она так в это верила, что уже подыскивала того, на кого можно взвалить вину за это. Большая ее часть, разумеется, лежала исключительно на жестоком и глупом человеке, отце этого парня, оставшаяся часть – на матери Салли, нашедшей столь благодатное утешение в своем положении жертвы. Оставшейся частичке мисс Берил отыскала место в собственном доме. Она не должна была знать о том, что муж с сыном ходили на Баудон-стрит, дабы положить конец пребыванию Салли за их обеденным столом, изгнать его из их семьи, но она это знала. Знала она и то, что муж с сыном сделали это из ревности и страха.
И мисс Берил с ужасом поняла: отчасти привязанность мужа к ней обусловлена тем, что ему нет нужды делить с кем-то эту привязанность, любовь его – дар, возможный лишь в случае, если она, мисс Берил, не получает иных подобных даров. Вот что мисс Берил пыталась ему простить, когда Одри Пич отняла у нее возможность объяснить Клайву-старшему, за что именно мисс Берил требуется его простить.
Во время самой жестокой их ссоры – в долгие годы вдовства мисс Берил отказывалась ее помнить, но не смогла забыть – Клайв-старший обвинил ее в том, что она ненормальная, что из-за нее у них “курьезная” семья. Яснее высказать то, что было на душе, Клайв-старший не мог. Дело было в гостиной, и он, точно в доказательство, обвел комнату рукой. Куда ни глянь, африканские маски, кораблики этрусков, двухголовые китайские львы. “Живем как в джунглях”, – посетовал он настолько серьезно, что мисс Берил не улыбнулась, как улыбалась всегда, когда муж становился серьезным. Все это значит, догадалась мисс Берил, что он несчастлив с нею, что он сожалеет о своем выборе, винит ее в том, что их сын не способен ни вести мяч, ни защищаться; вдобавок Клайв-старший винит ее еще и в том, что она недостаточно любит сына и вместо этого так привязалась к другому мальчишке, не имеющему законного права претендовать на их любовь, а кроме того, тащит в дом курьезы со всего света и разрушает семью. Мисс Берил живо помнила выражение лица мужа и вдруг осознала, что именно из-за этого выражения упрямой, осуждающей обиды – ни до, ни после он не смотрел на нее так! – которое с возрастом унаследовал Клайв-младший, ей было так трудно чувствовать к сыну то, что ей следовало бы к нему чувствовать. Казалось, Клайв-младший послан ей в напоминание об этой ужасной минуте, о невысказанном сожалении его отца, что он полюбил ее. “Едва ли ты знаешь, что такое любовь”, – раздраженно отрезал Клайв-старший, будто имел в виду, что его чувство к ней не взаимно. Что до этой самой минуты было неправдой.