Салли ждал, что сын объяснится, но Питер молчал, и Салли откликнулся:
– Сочувствую.
– Пожалуй, она имеет на это полное право.
Салли разглядывал сына, а тот, в свою очередь, разглядывал жену и сыновей, точно они были чужие. Питер сказал это как бы между прочим, но Салли вдруг показалось, что это своего рода признание. Если так, то сын впервые в жизни признался ему в чем-то, и не успел Салли сообразить, приятно ли ему такое доверие, как Питер сопроводил первое признание вторым:
– Наверное, мама тебе не говорила, что меня не приняли в штат.
Вот и ответ на вопрос, приятно ли ему такое доверие. Салли понял, что и дальше с удовольствием ничего не знал бы.
– Нет, – ответил он. – Я же тебе сказал. Я действительно давно не видел твою маму, даже мельком.
– Это было еще прошлой весной, – пояснил Питер. – Обычно дают год на поиски новой работы.
Салли кивнул.
– Ну и как?
– Да пока никак, – ответил Питер.
– Мне жаль, что так получилось, – сказал Салли, это была правда, пусть и слабое утешение.
Питер по-прежнему не смотрел на него, по-прежнему разглядывал жену и детей, теснившихся в обшарпанном “гремлине”.
– Иногда мне кажется, ты тогда правильно сделал. Сбежал.
В голосе Питера слышалась привычная горечь, но все же в его замечании было больше грусти, чем злобы, и Салли решил, что правильнее всего просто не обращать внимания.
– Если помнишь, я сбежал от силы за пять кварталов.
Питер кивнул.
– Мог бы рвануть и в Калифорнию.
– Ты что, пытаешься вынудить меня извиниться? – уточнил Салли.
– Нет, – ответил Питер. – Если, конечно, ты сам не захочешь.
Салли кивнул.
– Передай матери привет. И спасибо, что подвез.
Питер уставился на свои ботинки. Казалось, он чувствует себя виноватым, но Салли и не думал его стыдить.
– Может, заедешь завтра?
Салли ухмыльнулся:
– Сперва уточни, не будет ли мама против.
– Мне не надо спрашивать разрешения пригласить родного отца на праздничный обед, – парировал Питер.
Салли не стал спорить.
– Значит, она изменилась.
– Сам-то доберешься?
Салли заверил, что доберется. Возле супермаркета был таксофон, Салли пообещал, что вызвонит Руба. Еще он пообещал подумать о том, чтобы назавтра прийти в гости к Вере. По словам Питера, Ральф, его отчим, – последнее время ему нездоровилось – недавно выписался из больницы и все равно никак не оклемается. Салли сказал Питеру, что заедет и всех приободрит. Они как увидят меня, так сразу приободрятся, добавил Салли, но Питер понял его превратно, решил, что Салли намерен явиться в своем теперешнем виде, и попросил его не делать этого. На том и сошлись, и все это в считаных футах от “гремлина”, который так и стоял с закрытыми окнами.
Салли постучал в боковое стекло, напугав Шарлотту, – она так глубоко задумалась, что словно забыла о его существовании. Шарлотта опустила стекло, и Салли заметил, что глаза у нее красные и опухшие.
– А ты все такая же красавица, – сказал ей Салли, хотя Шарлотта явно поправилась. Комплимент ее не обрадовал.
– Это мнение мало кто разделяет, – ответила она.
– Как и все мои мнения, – признал Салли и поймал себя на том, что забрал назад собственный комплимент. Чтобы сгладить неловкость, он постучал по окну, у которого сидел Шлёпа. – В следующий раз шлепай меня по правой ноге, – сказал он внуку. – Она здоровая. Еще раз шлепнешь по левой, и я буду гнаться за тобой до самого дома, до Западной Виргинии.
Шлёпу его угроза не испугала. Он поднял над головой книжку доктора Сьюза: давай, попробуй. В ноздре его по-прежнему пульсировал белый пузырек сопли. Уилл, напротив, смотрел на Салли так, будто сейчас описается от страха. Салли улыбнулся ему – дескать, я пошутил, – мальчик явно почувствовал облегчение и, когда “гремлин” выезжал с парковки, даже робко улыбнулся деду.
Дом Карла Робака – тот самый, на чердаке которого Карл обнаружил монеты, – находился на Глендейл, в квартале от супермаркета, а поскольку это более-менее по пути в центр, Салли решил: какого черта, зайду. Все равно утро считай что потеряно, да и приятно снова увидеть Тоби, жену Карла.
Салли считал Тоби Робак самой красивой женщиной Бата, всем прочим до нее было далеко. Выглядела она как телезвезда. Уверенная в себе, боевая, острая на язык, с идеальной фигурой, просто героиня мыльной оперы. Будь он лет на тридцать моложе, он бы в нее влюбился. Салли в этом не сомневался, поскольку не далее как в прошлом году влюбился в нее не на шутку, и это в пятьдесят девять лет, когда пора бы и поумнеть. Они не общались с августа, с тех пор как он ушел от Карла, и отказаться на время от физического труда его побудила не только жидкость, переполнявшая колено, но и чувства, переполнявшие душу.