– Я просто не понимаю, почему ты позволяешь таким, как он, срать тебе на голову. Сколько ты сегодня здесь потратил?
– Ни дайма, – ответил Уэрф. – Я еще не оплатил счет. И я не жду, что меня будут поить бесплатно. Я в состоянии купить себе выпивку.
– Дело не в этом.
– Тогда в чем?
Салли не знал, но чувствовал, что в чем-то другом. На самом деле он не злился ни на Уэрфа, ни на Малыша, хоть и собачился с ними. Злился он, пусть и запоздало, на Зака, мужа Рут; до Салли только теперь дошло, что надо было дать Заку по морде. И еще по каким-то причинам, непонятным ему самому, он злился на Рут, хотя никогда не ценил ее по достоинству. Еще он злился на жизнь в целом. Он позволил себе согласиться вновь пойти работать к Карлу Робаку, хоть и поклялся, что этому не бывать. Он злился на себя за то, что снова увлекся женой Карла. Он даже был достаточно пьян и зол, чтобы из-за этого подраться, если бы только нашел с кем.
– Знаешь что, – сказал Уэрф, – пойдем-ка лучше домой, пока нас не вышибли из единственного бара в округе, где не играет рок-н-ролл.
– Пошли. – Салли вздохнул. – Если ты помнишь, я вообще не хотел сюда идти.
Они оставили деньги на стойке.
– Хотел, – возразил Уэрф, – иначе пошел бы домой.
Направляясь к дверям, Салли остановился у того конца стойки, возле которого сидел на табурете Малыш.
– Дай мне “Сникерс”, если тебя не слишком затруднит, – попросил он.
Малыш встал и с подозрением протянул Салли шоколадный батончик. Салли вручил ему две долларовые купюры. Одну Малыш отодвинул и проворчал:
– Семьдесят пять центов.
– Нет, – Салли подтолкнул к нему доллар, – на доллар теперь даже шоколадку не купишь. Сам говорил.
– Забери свой вонючий доллар. И не говнись.
Салли вскинул руки, точно его арестовали.
– Не-а, – сказал он. – Это твой доллар.
Малыш спрятал купюру в карман.
– Доволен, дурень?
– Да, – ответил Салли. – Как никогда.
– Ты по-прежнему непревзойденный мастер бессмысленных жестов, – заметил Уэрф, когда они, пьяно покачиваясь, одевались у двери. – Дай половину.
– На. – Салли разделил батончик пополам. – С тебя доллар. Но я не стану требовать с тебя долг, потому что сам должен тебе тыщи две.
– Почему бы тебе не вернуться в колледж? – полюбопытствовал Уэрф. – Иначе ведь хуже будет.
– Это от меня не зависит, – ответил Салли и сунул в рот свою половину “Сникерса”. Уэрф ждал, пока Салли прожует и проглотит шоколадку. – Мой преподаватель философии не верит в свободу воли.
– Во что же он тогда верит? – спросил Уэрф.
Салли пожал плечами.
– Он еврей. Наверное, верит во всякую чушь.
– Необязательно. – Уэрф распахнул дверь и придержал ее перед Салли. – Я тоже еврей, но не верю почти ни во что.
Салли и Уэрф застыли на верхней ступеньке крыльца, с изумлением глядя на улицу. Сидя в баре, они смутно сознавали, что опять метет. Сквозь рекламную вывеску в окне таверны Салли видел, как летят снежинки. Но такого не ожидал никто. Главную улицу замело, под фонарями призрачно белел снег.
– Я верю, что шел снег, – сказал Салли. – В это я верю.
Они спустились с крыльца.
– Я верю, что здесь не меньше фута, – ответил Уэрф, уставившись на снег, в который погрузились его потрепанные коричневые туфли. – Я верю, что мне нужны ботинки повыше.
Салли был в рабочих ботинках, но снег набился и в них.
– Не знал, что ты еврей, – искренне признался Салли. – Я думал, евреи ушлые адвокаты.
– Салли, – Уэрф перебросил через плечо конец шарфа, и тот хлестнул Салли по лицу, – ты принц. Помни это. Никаких черных мыслей.
Салли смотрел вслед Уэрфу, тот, осторожно ступая, пробирался к своему “бьюику-ригал”. Минуту спустя “бьюик”, виляя, проехал вверх по улице мимо Салли. Уэрф опустил стекло и пропел:
– Спи, милый принц[15].
Толстый снежный покров приглушал звуки, и когда Салли добрался до дома, на улице стояла абсолютная тишина. Был второй час ночи, машины, припаркованные у тротуара, напоминали белые холмы, и Салли не удивился бы, если бы мимо под перезвон колокольчиков проехал конный экипаж.
Весь этот мир на земле значил только одно. Завтра мира не жди. Из-за некстати выпавшего снега стройка затянется, и Карл Робак станет еще больше спешить закончить работы до того, как грунт замерзнет и нельзя будет ничего сделать. И если завтра не потеплеет, Салли и Руб отморозят задницы. В перчатках гипсокартоном стены не обшивают, и часам к десяти утра Салли и Руб будут чувствовать пальцы рук, только если нечаянно попадут по ним молотком. Да еще Карл раз десять заедет поторопить их и рассказать об очередной паршивой работенке, которую наметил для них на пятницу; с такой работой, скажет Карл, справитесь даже вы двое. А прежде чем пахать на Карла, Салли придется очистить от снега дорожку перед домом и площадку у гаража, чтобы его квартирная хозяйка смогла выехать. Пусть даже к утру его колено грянет симфонию боли.