Наконец Тоби ушла в дом – по ее словам, принять прохладную ванну, пока они не перекрыли воду, – тут вернулся Карл, обозрел происходящее и не поверил своим глазам. Он надеялся, если не ждал, что к его приезду работа будет закончена, новая труба проложена, траншея зарыта, напор воды восстановлен. Вместо этого он увидел, что траншея – в два раза шире и непригляднее, чем предполагалось, – тянется от проезжей части через всю лужайку к самому его дому, вокруг валяются банки из-под пива, а Салли, одурев от жары и пива, неистово долбит киркой упрямые крепкие корни недавно обнаруженного дуба.
Четвертую ошибку в суждениях Салли неизбежно допустил, когда поднял голову и увидел, что на плече у Карла Робака висит не что иное, как сумка с клюшками для гольфа. В тот миг весь мир показался Салли дерьмом. И ведь ему никогда особо не хотелось играть в гольф. Никто из тех, кто ему нравился, не играл в гольф, зато в гольф все время играли те, кого Салли терпеть не мог. Но в тот миг он поднял голову, увидел, что Карл Робак играл в гольф, пока они с Рубом на жаре рвали жопу (в эту минуту Салли искренне верил, что они действительно весь день рвали жопу), и почувствовал, что жизнь, помимо массы других замечательных вещей, обделила его еще и в этом: он никогда не играл в гольф. И если бы Салли спросили, в чем еще его обделила жизнь, он перечислил бы все остальное. Но никто не спросил.
И не успел Карл Робак рта раскрыть, как Салли поднял вымазанный в земле указательный палец и предостерег своего заказчика, что если тот скажет хоть слово, он, Салли, возьмет одну из его клюшек и засунет ее Карлу Робаку в задницу, так что тот запоет фистулой.
Тут уже ошибку в суждениях допустил Карл Робак. Он положил сумку с клюшками на лужайку, уселся сверху и рассмеялся. То есть поступил именно так, как ему было велено – не сказал ни слова, а рассмеялся. И Салли остался в траншее, откуда собирался было вылезти – неважно, болит нога, не болит, – и привести угрозу в исполнение. Салли остался стоять, где стоял, и ждал, чтобы Карл отсмеялся; наконец тот успокоился.
– Тебе смешно? – спросил Салли.
Карл кивнул, все так же без слов.
– Подожди, пока получишь счет.
Карл с кряхтением поднялся на ноги, повесил сумку на плечо.
– Салли, Салли, Салли, – произнес он. – Ты прав. Это тоже будет смешно. Конечно, не так смешно, как выражение твоего лица, когда ты попытаешься обналичить чек, который я вам выпишу, но все равно смешно.
Салли не придал значения угрозе Карла Робака, и в этом заключалась его пятая ошибка. Они с Рубом столкнулись с непредвиденными трудностями, причем объективными, и Салли полагал, Карл это поймет. Трубы оказались старые – наверное, такие же старые, как сам дом, – и рассыпались от прикосновения, точно папирус; оно и ладно бы, но потом Салли попытался отломить последнюю часть трубы, возле углового шарнира, где труба подсоединялась к проходившему под улицей водопроводу. Старая труба в этом месте проржавела, прикипела к стыку, и сдвинуть ее с места, чтобы установить новую, пластиковую, не получилось. Единственным крепким куском металла во всей трубе оказался шестидюймовый шарнир, прикипевший к стыку, – не повезло так не повезло. Если бы шарнир удалось сдвинуть с места тычком или криком, Салли справился бы – орал на трубу и лупил по ней, пока не стемнело. Потом Карл Робак позвонил в окружную службу водопровода и канализации, и ему обещали утром прислать мастера. То есть Робакам предстояло ночевать без воды. К счастью, Тоби уже приняла прохладную ванну и, свежая, прохладная и смущенная, вышла попрощаться в тонкой блузке, еще свободнее прежней. Салли пришлось силком тащить Руба в машину.
Сегодня, несколько месяцев спустя, они обшивали дом гипсокартоном, и никаких грудей поблизости не было и в помине, разве что в неприличной песенке, которой Салли пытался научить Руба, – тому всегда работалось веселее, если было на что отвлечься. А отвлекался Руб на что угодно. Он несколько раз слово в слово повторил текст песенки и, казалось бы, постиг все ее премудрости.