Миссис Грубер всю жизнь прожила в Норт-Бате, была в Олбани миллион раз, но по-прежнему понятия не имела, как туда добраться и потом вернуться домой. Она никогда не водила машину. Водить она предоставляла мужу, а после его смерти – мисс Берил. Миссис Грубер и в голову не приходило поинтересоваться, хочет ли подруга садиться за руль, равно как и не приходило в голову научиться водить. Неумение водить машину она считала неудобством сродни леворукости – ни то ни другое исправлению не подлежало.
Мисс Берил чем дальше, тем реже хотелось садиться за руль, особенно если погода оставляла желать лучшего, особенно на оживленном федеральном шоссе, особенно если они ехали в заведение, не относившееся к числу ее любимых. Мисс Берил никогда не ездила быстрее сорока пяти миль в час, на шоссе ее “форд” обгоняли, ей бибикали – гудки расплывались, точно повинуясь эффекту Доплера, – и мисс Берил тормозила, ожидая, что в нее вот-вот врежутся. А на миссис Грубер оглушительные гудки словно и не действовали, с возрастом она стала хуже слышать и редко реагировала на внешние раздражители – по крайней мере, в машине. Зрение у нее было нормальное, но, по мнению мисс Берил, ее спутница словно не видела ничего из того, на что смотрела в дороге. Ветровое стекло “форда” мисс Берил было для миссис Грубер чем-то вроде телевизора, в котором шла скучная передача. И если бы миссис Грубер могла, она выключила бы его.
Чувства миссис Грубер неизменно просыпались при виде мотеля “Нортвудс”, приземистого здания, самого невзрачного во всем Олбани, по мнению мисс Берил. Миссис Грубер указывала на него и восклицала: “Вот он!” – чем особенно раздражала мисс Берил, учитывая, что она уже перестроилась в левую полосу и включила поворотник. Она, конечно, понимала, что ни левая полоса, ни поворотники, ни светофоры не значат для ее подруги ровным счетом ничего, и все равно раздражалась: проехать десять миль без чьих-либо подсказок по скоростному федеральному шоссе, найти правильный съезд, сворачивать, куда нужно, на городских улицах, запруженных непрерывно сигналящими автомобилями, – и после этого миссис Грубер костлявым пальцем указывает тебе на место вашего назначения.
Мисс Берил не разделяла радостного оживления миссис Грубер, а потому изо всех сил старалась заткнуть ей рот и унять досаду на себя за то, что столь опрометчиво отказалась от путешествия. Сегодня утром ей позвонил Клайв-младший, поздравил с Днем благодарения и поинтересовался – ближе к концу разговора, – в котором часу они с миссис Грубер вернутся из Олбани. Мисс Берил слишком хорошо знала сына и не верила, что это случайный вопрос. Клайв-младший произнес “да, кстати” с такой деланой непринужденностью, что мисс Берил догадалась: он и звонил-то, чтобы узнать, когда именно они вернутся. Вдобавок она точно помнила, что не говорила сыну о поездке в Олбани.
Мисс Берил увидела нужный съезд, включила поворотник и начала перестраиваться вправо. Свернув в правую полосу, она остановилась на светофоре и покосилась на подругу, которую давно подозревала в шпионаже на Клайва-младшего. Если миссис Грубер и заметила, что на нее поглядывают с подозрением, то виду не подала и продолжала болтать весело и бездумно. Что бы ни затеял Клайв-младший, миссис Грубер наверняка уже знает об этом, решила мисс Берил. Или, по крайней мере, знает об этом больше мисс Берил. И это навело ее на мысли. Судя по голосу, Клайв-младший расстроился, даже встревожился, узнав, что в этом году она не поедет путешествовать. Клайв-младший вечно что-то химичит, кто знает, что именно он задумал. Быть может, он снова подыскивает ей поселок для пожилых, хоть и обещал, что больше не будет. Сам Клайв-младший жил в роскошном таунхаусе в коттеджном поселке, граничившем с новым загородным клубом Шуйлер-Спрингс. Он перебрался туда прошлым летом и вскоре после переезда зазвал мисс Берил в гости. Тот же самый подрядчик, сообщил ей Клайв-младший, как раз начинает строить на другом конце города поселок для пожилых. Мать и сын пообедали в патио, Клайв-младший показал ей брошюру, объяснил преимущества проживания в таком поселке, а гольфисты с простиравшейся неподалеку четырнадцатой площадки, промахиваясь, лупили мячами о стену их дома – казалось, будто в стену бьют пули. Один мяч даже залетел в огороженный двор, где они сидели, и с раздраженным грохотом несколько раз отскочил от забора.