И лишь когда стол ломился от угощений, вся семья собралась вместе и Вера удовлетворенно осознавала, что искусно справилась с трудной задачей, лишь когда образ, родившийся в ее воображении, воплотился как нельзя точнее в декорациях ее столовой, когда на одном конце стола восседал отец – она давно уже не видела его таким бодрым, он даже оставил кислородный баллон в гостиной, – а на другом Питер, такой красивый, только чуть-чуть надменный, лишь когда при свете свечей члены семьи принялись передавать друг другу приготовленные ею блюда, лишь когда не позвонили в дверь и на пороге в это прекрасное мгновение не появился Салли и ничего не испортил, – лишь тогда Вера наконец перевела дух и заметила, что прекрасное мгновение, которое она так долго планировала и ждала, не что иное, как обман. Обедающие передавали друг другу блюда, но правда теснила ей горло, и Вера понимала, что не сумеет проглотить ни куска. Правду эту не сознавал только Ральф, но он никогда ничего не замечал и теперь как ни в чем не бывало поливал мясным соусом все, что было в его тарелке, даже клюквенное желе. Вера вдруг поняла, что отец оставил кислородный баллон в другой комнате вовсе не потому, что не нуждался в нем, а потому что не хотел портить обед. Вера слышала, как отец хрипел, даже задыхался, пока ждал индейку, а когда ее принесли, у него так дрожала рука, что он не смог подцепить ни кусочка, кобыле Шарлотте пришлось за ним ухаживать, и она положила ему темное мясо, она же не знала, что он любит белое, а отец так устал, что ничего не сказал. “Все очень вкусно, мам”, – буркнул Питер, глядя в тарелку. За сегодняшний день они с Шарлоттой уже дважды уходили в комнату, где останавливались, когда гостили у Веры, она слышала их приглушенные злые голоса и ясно понимала то, о чем и так догадывалась: что в их отношениях не только не осталось любви, но дела обстоят куда хуже и брак их не протянет года, а то и месяца. “Да… Вера, – выдавил отец. – Очень… хорошо”. Больше он ничего не сказал, не хватило сил, и Вера отчетливо ощутила, что он тоже не протянет и года. Ни один из мужчин ее жизни не смотрел на нее, когда говорил, и она поняла, что ни тот ни другой не хочет смотреть на нее – или не может. Им от нее нужно было только одно: чтобы этот обед поскорее закончился, и ни тот ни другой не поднял на нее глаза, даже когда она не ответила на комплименты, горло ей сдавила горькая правда, угрожая сорваться с губ. Ее горе заметил, кажется, только внук Уилл, он таращился на нее с таким испугом, что Вера была бы рада его успокоить: это пройдет, ведь прежде ей всегда удавалось проглотить неудобную правду, заглушить ее в себе.
Вера не удивилась, когда отец отодвинулся на стуле и, пошатываясь, поднялся.
– Я… сейчас… прости… Вера, – сказал он и направился в гостиную.
Она вскочила помочь, но из-за раздвинутого стола в комнате было тесно, их разделяли кобыла Шарлотта и кошмарный Шлёпа, да и отцу не нужна была ее помощь. Ему нужен был кислород. Воздух.
Пикап за окном Вериной кухни по-прежнему изрыгал клубы густого дыма, хотя уже достаточно стемнело и разглядеть, что он отравляет воздух, было не так-то просто. Тьма поглотила тьму, подумала Вера. Снаружи зажегся фонарь, но светлее толком не стало. Вера почувствовала, что в кухню вошел Питер, и обернулась – сын действительно стоял на пороге. Он принес разделочную доску с остатками индейки. Вера купила птицу крупнее, чем нужно, Питер порезал лишь половину. И когда он держал доску нетронутой частью к Вере, казалось, будто к золотисто-румяной индейке никто даже не прикоснулся, не съел ни куска, точно Верино подношение вернули нетронутым, отвергли с презрением ее жертву. Питер заметил, что на столе возле раковины нет места, и положил доску с остатками индейки на круглый столик.
– Я сказал мальчикам, что они могут идти мыться, если ты не возражаешь, – сообщил он.
– С чего бы мне возражать? – спросила Вера, хотя поняла, что Питер имеет в виду.
Во время их визитов единственная ванная комната в доме Ральфа и Веры неизменно служила предметом раздора. Она вечно была занята, всем приходилось ждать, чистых полотенец не хватало, и при таком обилии гостей ее не удавалось содержать в чистоте. Грязные люди заставали друг друга врасплох в самые грязные минуты.