Питер услышал, что в ванной по-прежнему течет вода, и разозлился на сыновей – наверное, они до сих пор дерутся, может, еще даже не залезли в ванну. Но не успел он что-либо предпринять, как раздался громкий стук, а следом испуганный вопль, и Питер застыл посередине комнаты, мысленно сосчитал до пяти, чтобы Шарлотта успела войти в дом и разделила с ним ответственность за очередной инцидент, что бы там ни стряслось, в их разрушенной супружеской жизни.
Роберт Холзи дремал в гостиной, в его ноздри, гортань и остатки легких поступал чистейший кислород; старик тоже услышал громкий стук и вопль в ванной, вздрогнул, очнулся: ему, как всегда, когда его внезапно будили, предстояло отгадать, сколько именно он проспал. Теперь определить это было непросто. Порой проспишь пять минут, а кажется, что несколько часов, а порой несколько часов сна пролетают как считаные минуты. В общем, сколько-то времени прошло, потому что перед тем, как задремать, он разговаривал с Салли, тот сидел на краю дивана. Теперь Салли был на кухне с Верой и Ральфом, а когда Роберт уснул, их не было.
Не успел Роберт Холзи сообразить, долго ли он проспал, как жизнь подкинула ему новую загадку. Дверь ванной распахнулась с такой силой, что ударила в стену, как пуля. Правнук Роберта Холзи, голый мальчишка, – тот, которого все называли Шлёпой, тот самый, который днем выключил кислородный аппарат, а Роберт его за этим застукал, – вылетел из ванной и, подвывая, промчался по коридору, вцепившись в свой крохотный пенис, словно в ручной тормоз. На пороге кухни мальчика занесло на скользком линолеуме, Шлёпа остановился, точно окинул мысленным взором ошарашенный дом, прикидывая, кто здесь, кого нет и что это значит. Потом взвился в воздух, со всей силы плюхнулся навзничь и забился на полу, как маленький кит, выбросившийся на берег, орошая кухню струйками мочи из крохотного стручочка. Вера – она как раз направлялась с кофейником к столу – отпрянула, точно внук брызгал серной кислотой.
– Ооооо! – воскликнула она. – Маленький… – Вера замялась, подбирая слова, – гаденыш!
Тут в дверях кухни появилась мать мальчика, мигом сообразила, что к чему, и неприятно улыбнулась мужу, Питеру, он как раз покинул бывший кабинет, где в ту же минуту зашелся в плаче младенец. Окруженный онемевшими взрослыми, Шлёпа продолжал колотиться, орать и брызгать мочой; игнорировать его было невозможно, равно как и принимать всерьез.
Роберт Холзи наблюдал за происходящим из гостиной и даже не пытался выбраться из кресла. По его подсчетам, подтвержденным мнениями многочисленных докторов, жить ему оставалось от силы месяца три, и на всю эту суету он смотрел с отрешенным, почти исследовательским интересом. На кухне собрались люди обоих полов, самого разного возраста, Роберт внимательно оглядел каждого – и свою несчастливую дочь Веру, и ее многострадального мужа, и бывшего зятя-калеку, Салли, и отца вопящего мальчика, Питера, и его высокую, нескладную, грустную жену, и самого мальчишку, своего правнука, полного жизни и сил (он по-прежнему держался за пенис). Роберт Холзи оглядел их всех, подумал, что любит их всех, но даже если бы следующий вдох чистого кислорода оказался для него последним, он не согласился бы поменяться местами ни с кем из этих людей; с этой мыслью он закрыл глаза и снова уснул, так и не разгадав загадки, не разрешив тайны.
Едва Шлёпа вылетел из ванной, как его брат Уилл запер за ним дверь. Он не боялся, что его выпорют. Отец никогда не порол его больно. Не боялся он и что его будут стыдить за сделанное. Его юная жизнь изобиловала неловкостями, и Уилл сносил их со взрослым смирением. Боялся он только своего младшего брата, тот не давал обещаний миловать, да и не сдержал бы слова, даже если бы дал. Шлёпа был мальчишка без чести, мальчишка, рожденный мучить других мальчишек, даже тех, кто старше и больше. Уилл до глубины души боялся Шлёпиного бесстрашия, из-за которого, вкупе с прекрасной памятью, тот был грозным противником. Уилл знал, что родители этого не понимают. Им претила трусость Уилла. “Ты же старше, в конце-то концов, – пристыдил его как-то отец. – Он маленький. А ты большой. Или ты всю жизнь намерен бегать ябедничать папочке с мамочкой? Это… – отец примолк, подбирая нужное слово, – ненормально”.