Мне даже стало на минуту жаль эту женщину. Ей–то уже пятьдесят. А ее мужу теперь будет немного за тридцать…
Меня сняли с каталки, раздели и переложили в саркофаг «Харона», накрыли прозрачным колпаком. Тут же откуда–то повылезали гибкие металлические прутья и облепили холодными датчиками–присосками мое тело и выбритую со вчерашнего вечера голову.
- Расслабьтесь, — услышал я из динамика над головой голос Дарлоу. — Никаких неприятных ощущений не будет. Вы просто уснете.
- Иди ты к черту! — ответил я, даже не зная, слышит ли он меня.
5
- Почему ты так смотришь на меня? — спрашиваю я у жены.
- У тебя усталый вид, Оскар, — отвечает она. — Ты слишком много работаешь. Может быть, сходим куда–нибудь? Немного развеешься.
- Да, пожалуй, — соглашаюсь я. — Пойду, промнусь немного.
- Меня не берешь с собой? — улыбается она лукаво и немного грустно.
- Ну, ты же знаешь, дорогая, — я целую ее в щеку. — Ты же знаешь, что когда я работаю над моей Книгой…
- Знаю, знаю, — кладет она руку мне на плечо.
Рука у нее вялая. Она вся уже вялая. За то время, пока я лежал в коме, жена моя успела состариться. Впрочем, это неважно. Слегка жаль, что она оторвалась от меня по возрасту, ушла далеко вперед, слишком далеко, чтобы… Но это, в конце концов, не самое страшное. Все равно последние несколько лет мы плохо ладили, мы жили почти как чужие.
Она поправляет на мне галстук и плащ, сует в руку зонт.
- Поцелуешь меня?
Целую ее в вялую щеку еще раз и выхожу из дому.
Аллея, идущая от дома к парку, встречает меня шумом дождя и тихим шорохом падающих листьев. Сырой, глинистый, одуряющий запах осени кружит голову и заставляет кровь бежать по жилам медленно и лениво.
Осень, осень… Что ж ты делаешь со мной!
Она стоит в аллее — рыжеволосая, улыбающаяся. Она ждет меня. Она знает, что мне не миновать ее — не обойти, не уйти.
- Привет, Оскар! Пришел?
- Пришел.
- Ты скучал по мне?
- Нет, — лгу я.
Она знает, что я лгу. Улыбается.
- Назови число, — говорит она ласково–игриво.
- Не надо. Мне нужно работать. Мне нужно закончить книгу. Я только немного погуляю и…
- Скучно, — качает она головой. — Назови число?
- Семь, — неохотно произношу я.
- Угу. А сейчас?
- Четыре. Но это было давно, в другой жизни. Надо забыть про это!
- Забыть? — удивляется она. — Разве можно это забыть?! Все вокруг забыли про это, и это хорошо. Но мы–то с тобой не можем!
- Мне надо закончить книгу, — упрямлюсь я.
Она не слушает, качает рыжей головой, бросает в меня брызгами дождя.
- Это с тобой? — спрашивает она, заглядывая мне в самую душу.
- Нет!
- Оскар, Оскар, — зовет она меня как непослушного ребенка. — Ты ведь хочешь покончить с этим? Хочешь дописать свою книгу?
- Да.
- Это с тобой?
- Д–да…
- Пойдем?..
- Пойдем.
Она ведет меня по аллее, по желто–красной дорожке, скрадывающей наши шаги, к остановке. Там мы стоим и курим ее любимые длинные ментоловые сигареты. Никого нет. Тогда она идет к южной оконечности парка, я — за ней. Мы проходим всю беговую дорожку, от «START» до «FINISH», не встретив ни единой живой души.
- Ничего, Оскар, не огорчайся, — успокаивает она. — Думаю, она ждет нас в беседке.
Я послушно иду к беседке, петляя по узким дорожкам, которые осень предусмотрительно забросала листвой и поливает сверху дождем. Листва источает запах смерти, который мне так хорошо знаком — удушливый, холодный, всепроникающий…
У нее нет зонта. Начавшийся так внезапно дождь застал ее врасплох, загнал в беседку. У нее белокурые волосы, бледноватые губы без помады, лицо без косметики. Усталое, отрешенное лицо с близоруким прищуром бледно–голубых глаз.
- Ты видишь, это она? — говорит осень.
- Да.
- Как ты ее назовешь? — пытает моя спутница.
- Не знаю. Может быть, Эванджелика?
- Да, — соглашается осень. — Хорошее имя. Нежное и печальное. Тебе надо было родиться поэтом, Оскар, а не биологом. Какая проза — быть биологом!
- А стране и миру нужны биологи, а не поэты, — возражаю я. — Вот, я снова жив, а Уотсон и Блайерс — все еще по ту сторону. А ведь их стихи могут тронуть любое сердце, в отличие от моих теоретических выкладок.
- Это судьба, — говорит она. — Просто судьба дала тебе второй шанс, чтобы ты мог завершить начатое. Четыре в одной жизни. Три в этой. И тогда… Ты ведь знаешь, что такое судьба, Оскар?
- Эванджелика, — смакую я на губах это имя и кладу руку в карман. Пальцы касаются прохладной лески, свернутой в кольцо, с двумя небольшими удобными ручками по краям, и сразу знакомая дрожь пробегает от кончиков пальцев до самой души, повергая душу в сладкое предчувствие.