— Мы жить сюда приехали. Круто жить, Лимончик, а не как раньше в нашем захолустье, — фыркнул презрительно Шмель, и я с изумлением увидела, что Мелкий закивал согласно.
— А работать надо, когда есть нужда в деньгах, мы вроде раньше были в этом едины. И не жопу рвать, ишача, а брать что полегче и пожирнее, — продолжил гнуть свое придурок, которого, видно, жизнь ничему не учит. — А того, что я приношу, нам хватает. Так нет же, вы с Сазаном с какого-то хрена решили изображать из себя черт-те что! Это из-за вас мы больше не друзья, не тусим, не отрываемся, а так, болтаемся каждый сам по себе, как говно унылое в проруби. С вами же уже и потрындеть не о чем!
— Унылое? — окончательно вспылила я. — То есть мы унылые и скучные, а ты решил вернуть в нашу жизнь обратно веселье и в это Мелкого тянешь? Напомни, чем закончилась последняя твоя идея повеселиться?
— Ой, ну что вечно теперь об этом вспоминать! — тут же начал прятать глаза Шмель. — Было и было, пора забить на это и дальше жить. Жить, понимаешь, пока молодые и есть на это силы. Сесть на задницу и каждый день со скуки подыхать, работая от звонка до звонка на дядю, мы всегда успеем начать.
Мои кулаки сжались, и наружу так и прорывались упреки. Но смысл в них? Сама еще совсем недавно была такой же, и чего уж врать — монотонная пахота в супермаркете мне поперек горла. Ну а что делать? Опять начать всяких мажоров на бабки подрезать? Гулять, беситься, напиваться, укуриваться, пока это опять не закончится в каком-нибудь подвале и на этот раз без условно счастливого билета, каким-то чудом затерявшегося у меня между ног. Нет, с меня такого хватит. Второй раз я на это не подпишусь — терапия железно сработала и с первого «лечебного сеанса».
— Что вы затеваете? — отчеканила я, складывая руки на груди.
— Ничего… такого, — пробубнил Мелкий, утыкаясь взглядом в пол. — Ничего, правда, Лимонк. Не парься, все норм будет.
Соврал. Гаденыш. Но знаете что? Похер!
Уснуть я, конечно, не смогла больше, как и забить на самом деле. Поэтому теперь к злости, пережевывающей нервы и нутро, неудовлетворенности и раздражению на себя за это добавилась еще и отупляющая сонливость. Но она слетела в миг, когда я засекла моего захватчика, шагающего по проходу. И он смотрел прямо на меня, не оставляя и грамма сомнений, что узнал, и его желтючие нечеловеческие зенки как к месту меня приколотили, отнимая контроль над ногами и лишая способности к бегству, хоть внезапный приступ паники и промчался от макушки до пяток, замораживая и тут же кидая в жар, и заставил сердце бешено замолотить в ребра, как заключенного, требующего немедленной свободы.
Каждый уничтоженный им метр между нами — новый виток звука завывшей внутри тревожной сирены, все выше и интенсивнее, по зазвеневшим, как стекло, нервам, по вспыхнувшей коже, по моментально пришедшим в окончательное неистовство инстинктам.
— Смотрю, сегодня ты не убегаешь, — сказал он, остановившись передо мной и кривовато ухмыльнувшись. — Правильно делаешь.
Выходит, он меня и тогда прекрасно видел? Но сделал вид, что нет. Мне бы об этом подумать, а вместо этого что слышала я?
«Хорошая, хорошая голосистая девочка! — хрипло и довольно мурлыкал мне в ухо тот же голос. — Хочешь кончить еще разок? Хо-о-оче-е-ешь! Как сильно хочешь? Ну давай, попроси меня. Проси, и я сделаю так, что мы оба умрем от кайфа!»
И я просила. Как же я просила! Не видя ничего перед собой, потому что утонула в жгущей заживо потребности, не слыша, каким униженным скулежом, наверное, звучал собственный голос…
— Не рада мне? — продолжил ухмыляться котоволчара, пока я молчала и тратила все силы лишь на то, чтобы не свалиться к его ногам и не задохнуться из-за того, что этот мерзавец украл весь воздух между нами.
— А должна обрадоваться? — прохрипела, наконец справившись с собой.
— Почему бы и нет. Помнится, мы крайне продуктивно и насыщенно провели вместе время в прошлый раз. Ты кончила, очень, очень бурно кончила шесть… нет, семь раз.
Что-то меня все вокруг последние сутки пытаются обрадовать весьма специфическими способами. Звезды сейчас, что ли, как-то раком встали?
— У меня был выбор отказаться от столь щедрого удовольствия? — Уверенность и контроль над телом и голосовыми связками возвращались по капле, поддерживаемые злостью, но и удушливой липкой, как густой сироп, похоти меньше не становилось ни на грамм. Совсем наоборот. Как такое возможно?
— А разве нет? Другие варианты я озвучил тоже абсолютно четко и без обиняков. — Его глаза цвета зрелого меда остановились на моих губах, и у меня снова перехватило горло.