Но оба в итоге решили, что это и не настолько уж плохой вариант. И квартира Лизы, как перевалочный пункт для Калиненко — даже лучший выход. Да и сама Лиза, как понял Казак, Диме пришлась по вкусу. Впрочем, Батя и раньше к этой девчонке благоволил сверх меры. Сейчас же, даже на него наехал, поставив на место и показав тем самым, где новое положение Лизы. Удивил Виталю, не поспоришь. Ошарашил. Пришлось вылазить из своего «общественного образа» простецкого и грубоватого дворового пацана, и извиняться. С Батей спорить не собирался.
Да и потом, покрутившись немного, подергав Лизу то так, то эдак, когда Калиненко был не рядом, понял, что Димку в ней зацепило. Преданность и верность Батя всегда ставил на первое место. Оценил и сейчас, видимо. Тем более, после срока. Хотя… Имея свой опыт, и видя, что Димка многие вещи воспринимает, как само собой разумеющееся, попытался пару раз с Батей поговорить. Одна проблема: про свою жизнь так и не рассказал же толком. А сейчас, так вообще, не тянуло это обсуждать. И ситуация у них — не до сантиментов, выгрести бы все, и похвалиться Казаку перед Батей особо было нечем.
Правда, он не очень понял, почему Батя сам не подумал о безопасности Елизаветы? Ведь видел Виталя, что не настолько она ему и «по боку». Да и раньше Дима всегда Лизу выделял, считай, «отношения» с ней имел, а не тупо — саму Лизу. Казаку было с чем сравнить. Да и видел, может оттого, что с боку, и у самого сейчас на этом фронте — провал полный, что все больше цепляет Батю. Друг, вообще, таким отличался — если уж принимал людей в свою душу — то в один момент и навсегда, руководствуясь какими-то, одному ему ведомыми, мотивами. Мог сопоставить, первую жену Димкину, вообще Бате безразличную, Виталя помнил. А тут — ясно же, что признал Лизу, как свою женщину. Дал всем понять, самому Витале в первую очередь. Так и защитить надо… Или это Казака переклинило на этой теме, просто? А Дима, после зоны, вообще на другом сосредоточился, понятно. Тем более, что они ни от кого особо не таились у Лизы, подставляли. Пришлось напомнить другу очевидное, и проконтролировать.
А самого Казака зацепило немного иное, чего скрывать? Смотрел, как Лиза вокруг Димы вьется, как смотрит на друга. И нет, нет, а задевало. И почему Таня не может просто закрыть глаза на все? Почему не может принять его таким, каков он? Ведь обоим плохо, е-мое! И настроение из-за этого пасмурное, злое.
Еще и времени толком нет! Приезжал к ней ночами и вырубался, да и то, не всегда выходило вырваться. Хорошо, что простуда прошла у Танюши, одной тревогой меньше. Дима круто взялся за дела, сразу стартанув по всем фронтам. И новый губернатор добрался в область. Все складывалась, вроде, в их пользу. И Витале легче, с одной стороны, немного разгрузило его. Однако, в другом плане — загруз по самое темечко, то и дело вспоминал все слова Тани. Блин! Как ни крути, а его сейчас в нелегал опять затянуло по полной. Он и до автосалона едва-едва добирался пару раз в неделю.
А Таня это — словно нюхом чует, ходит мрачнее тучи. Уже и не спрашивает ничего, и обнимает до дрожи, вроде, целует, словно дышит им. А только и Виталя чувствует, что оба на взводе. И по краю, на нерве ходят. Телепает. Он это в ней ощущает, а она — в нем. И тайны его — просекла. А от того, по ходу, только грустнее становится.
— Таня, да пошли ты на фиг свои закидоны! — не выдержал Казак однажды утром, глядя в ее запавшие глаза.
У него самым реальным образом внутренности наизнанку выворачивало, когда такую тоску в Танюше своей ощущал. Удавиться хотелось. И сигареты горечь эту не перебивали.
— Ведь обоим же легче станет, Танечка, — обнял ее щеку, притянул так, чтоб она ему в плечо уткнулась. — Зачем так маяться, свет мой ясный? Ведь не так и сложно, другие же могут…
Таня, до этого просто молча поддающаяся его объятиям и прикосновениям, вскинулась и как-то так глянуло на него, что Виталя сам понял — зря разговор завел. Вот, не то ляпнул что-то, однозначно.
— А что, сравниваешь уже, Виталь, сговорчивей нашел? Разочаровался в выборе? — и не сказать, что с претензией, скорее опустошенно поинтересовалась она.
Но так, как-то, что Виталя вздрогнул. Понял и прочувствовал, что ей по душе, как ножом полоснул, своими словами.
— Твою налево, Таня!
Дернул к себе, не позволяя отстраниться. Обхватил двумя руками уже, чтоб ближе к нему. А Таня — как ледышка в его руках. Замерла, и не поддается. И холод ощущается кожей.
— Да не о том же говорю! Не нужен мне никто, кроме тебя, хоть и упрямая, как три черта! — зарылся лицом в ее пряди.
— И все-таки, раньше не сравнивал, — вроде и улыбнулась, но так грустно, что матюкнуться захотелось.
— Тань, — не пустил, когда она начала высвобождаться из его рук. — Да, не сравниваю я!
Но она все равно пыталась отстраниться и, в конце концов, ему пришлось ее отпустить.
— Сложно со мной тебе, любимый, да? Прости, — отвернувшись, Таня отошла к шкафу.
И начала шмотки перебирать, словно бы выбор в одежде перед ней стоял охре**ть, какой большой. А ведь он сам ей всего два свитера привез, да джинсы. Чтобы держать «на коротком поводке». И не в чем там было колупаться с таким занятым видом!
Все-таки ругнувшись, физически ощущая тяжелую и паскудную то ли вину, то ли обиду, Виталий вышел на балкон, достав сигареты. И понимал, вроде, умом, из-за чего она насупилась: заикнись Таня о том, что «кто-то, где-то там, жил бы иначе, чем он…» разнес бы полдома от ревности и ярости, от страха, что она на других смотрит… И на нее бы обиделся. Но и сейчас, бл**ь! Ему же, тоже, не в кайф, что она его принять до конца не может. По двойным стандартам живет Казак, выходит? Ему можно, а ей — нет?
Не знал. И умом многое понимал, вроде, а душу все равно разъедало. И за себя, и за нее. И как это решать, а главное, когда? Где сейчас время на эти заскоки взять — х**н знает!
Так и уехал, не поговорив больше толком, и затылком чувствовал, как между ними эта обида расплескивается, отдаляя.
Хотел вечером приехать, как-то искупить, задобрить Таню, но Батя решил прошвырнуться по объектам, с пацанами побазарить, и Виталя не мог его не сопровождать. А потом Дима попросил дом его по-тихому подготовить: охрану наладить и по сменам пацанов расставить, в принципе, хату в порядок привести, может, подрихтовать там что-то по мелочи, потому что собирался после приема у губернатора и сам туда перебираться, и Лизу с собой привезти. И Казак застрял на два дня, потому что Бате, и без бытовухи, было чем заниматься, хватало интриг и подводных течений. А когда, вроде, просветлело немного, и он написал Тане, что приедет — оказалось, что у нее дежурство. И да, Виталя помнил, что она его «настоятельно» попросила не появляться больше в клинике после того кипиша. Вроде и понятно все, и на звонки отвечала, и сообщения писала, а все тот же холодок прямо-таки веял. Хотя, может тут ее задело больше, что он столько времени теперь на другие обязанности тратил? Таня знала, что Калиненко вышел. Казак ей сказал, и старался хоть как-то чего-то рассказать, помня о ее упреках, что он с ней ничем не делится. Но что тут расскажешь? Что он делал все эти дни? Ничего же из того, что любимой женщине говорить вслух стоило.
Так что Виталий, чувствуя себя паршиво и не у дел, сам вызвался поехать с Батей на прием, в качестве охраны, чем кого-то из парней гнать. Все равно, ему дома в потолок втыкать без Тани — радости особой нет.
Вообще, вечер тянулся муторно и нудно. Нет, Виталя, конечно, подергал Генку, прощупал «почву», проверил через него настроение и мысли парней. Но в остальном — полное ощущение себя не в том месте. И раздрай внутри, непонятное муторное ощущение, что тянет все бросить, и поехать туда, где действительно хочется быть. И, навряд ли, чтобы это было из-за пачки сигарет, которую Казак выкурил за три с небольшим часа.
И внутреннее напряжение в нем лишь нарастало. Собрались, поехали домой. Вроде тихо все, по плану. А Виталия на подрыве каком-то. Блин, четыре дня жену не видел! Еще и нота, на которой расстались…