Вера в существование и силы добрых духов различных источников пронизывает религию эллинов с догомеровских времен до последней эпохи греческого язычества; и сегодня она дошла до нас в представлении о нереидах[148]. Из обозначения Зевса «Найос» (т.е. «мокрый»), как его называют в Додоне, О. Керн приходит к выводу о том, что в древнейшие времена в Додоне поклонялись богу весны, который лишь позднее был отождествлен с панэллинским Зевсом[149]. Германские народные поверья также населяли источники, реки и озера демонами и духами воды, которые часто пользовались культовым почитанием. Как и у греков, германские духи источников были преимущественно женского пола; источник представлялся беременным, из его чрева будто бы рождалась вода[150].
Когда Богородице еще в Средневековье был дан эпитет «Живоносный Источник», то это, вероятно, восходит, как указывает О. Керн, к древней традиции, к древнегреческому представлению о плодоносящей силе весны. Выживание этой идеи в Средние века, однако, становится вполне понятным только тогда, когда мы рассматриваем богатый культ источников и родников во всем германском мире.
Вода, как никакой другой природный элемент, способна сообщать стремление к воплощению и почитанию. При виде бурлящей родниковой воды, стремительных потоков речной воды, и, наконец, бурлящих штормовых вод морей и океанов, наивный описательный ум легко поддавался мысли, что вода обладает не только силой, но также жизнью и собственной волей. В богатой и изменчивой форме воду олицетворяли в разных культурах, и это было не только объяснением ее сущности, но и цельным переживанием образа воды. Для грека река была чем-то большим, чем просто вода, течение которой он видел, чье журчание слышал и чью воду мог черпать рукой; река и вода вообще представлялась древним грекам в образе быка и человека.
О гигантских демонах северогерманских племен уже было сказано, что их можно представить в одной объединяющей формуле: «могучие и кипучие проявления силы природы»; из блестящих озер, среди ревущих фьордов, в бурлящих источниках, среди потоков ручьев, в реве рек и среди шума водопадов – вот где они обрели собственную форму и характеристики[151]. Мы допускаем, что это несколько односторонний взгляд. Здесь также необходимо учитывать творческую силу воображения. Когда храп великана вызывает бурю, когда его стон звучит как раскат грома, когда его слезы образуют поток, эти черты вряд ли свидетельствуют о том, что великаны связаны с природой; их скорее следует понимать как результат воображения в соответствующей пропорции[152] и поэтического инстинкта, когда человек додумывал тот или иной образ. Но на такой основе великаны из народного воображения смогли обрасти такими разнообразными свойствами, что это сделало их своего рода проявлениями окружающей природы. Э. Хеллквист отмечает, что шумные водопады легко можно было принять за великанов; он же приводит несколько названий озер, связанных с именами северных великанов[153].
Если противостоящая наземной жизни стихия воды привела к представлениям о всевозможных водных духах, то живительное действие водной стихии должно было стать базисом для культа этих духов. Лучше всего это видно на примере рек, которые повсеместно пользовались наибольшим почитанием. Обычно боги рек – это одни из самых древних божеств в отдельно взятой стране. Вспомним, например, речного бога Пенея (или реку Ахелоос, которая хоть и была рекой в Западной Греции, но могла стать всеобщим речным божеством и изображалась в виде быка с человеческой головой[154])».
Наилучшим примером того, какую роль мог играть дух воды в религиозной жизни, является Нил и его боги. Будучи отдельным богом, Нил никогда не входил в круг великих богов. Но люди приносили ему жертвы и славили его в песнях как «Владыку Воды», подателя пищи и жизненных сил. Его возвращение встречали с ликованием и благодарностью: «Поля смеются, берега зеленеют. Дары Бога нисходят, лица людей светлеют, а сердце Богов ликует[155]». Более того, уход этого бога из народного представления не привел к тому, что ежегодное чудо потопа, от которого напрямую зависит жизнь почвы, утратило свою силу в воображении народа и в обрядовости. Спасительный разлив реки был персонифицирован и представлен в образе бога плодородия Осириса; он стал «Великим Нилом, который дарует урожай, снабжая зерно водой, сокрытой в нем[156]». Его лодка, на которой он плавал по воде, стала самым значимым предметом культа воскрешения и плодородия во всех египетских храмах[157].
150
M. Ninck: Die Bedeutung des Wassers im Kult und Leben der Alten. Philologus, Supplementband XIV, H. II, 1921, S. 12.