Выбрать главу

Широко распространенная вера этрусков в царство мертвых также рассказана в изображениях на саркофагах и погребальных урнах, где тело покойника оставляли с чашей для питья и жертвой в руке[236]. Однако ни один народ не праздновал погребальный банкет в могиле с большей пышностью и экстравагантностью, чем египтяне. Гробницы Нового царства демонстрируют нам это достаточно часто. «Там сидят родственники и друзья умершего, все празднично одеты и украшены цветами; они едят и пьют; они смотрят на танцоров и слушают песню под звуки арфы[237]». Среди греков идея пиршества мертвых, возможно, была такой же древней, как и понятие пиршества живых.

В античности вера в способность усопших получать наслаждение глубоко повлияла на мысли о загробной жизни. «Питье свежей воды из источника будет освежающим даже для мертвых; вода и мед, молоко, жир, масло, пиво или вино – это удовольствие для всех, даже по ту сторону смерти. Трапеза – это вершина дня, а пир остается пиром даже после смерти[238]».

О том, что связь между живыми и мертвыми, проявлявшаяся в празднике в честь умерших, имела длительное существование у индоевропейских народов, свидетельствуют свойственные всем им праздники поминовения усопших, греческие праздники антестерии, во время которых умершие посещали дома и угощались панспермией, римские dies parentales, последний из которых дошел до нас в виде Дня всех святых у католиков. Сюда же можно отнести ежегодное культовое действо, которое персы посвящали Фраваши, а также германские рождественские обычаи (они проходили точно так же, как и личные поминовения, в том смысле, что великому сонму ушедших во Ино предков приносили те же жертвы, что и отдельным умершим[239].

Поскольку совместное употребление пищи создавало священное единство между сотрапезниками, пир в честь покойного означал продолжение дружеских отношений между усопшими и живыми. Но помимо сакраментального значения погребальный пир имел и апотропейный (т.е. защитный, ограждающий, прим. пер.) смысл: если ты угостил мертвого, это значит, что усопший теперь удовлетворен и не будет досаждать или мешать живым.

То, что этот момент был связан со страхом, можно понять из благоговейного молчания, которое было предписано у многих народов во время принятия пищи[240]. У римлян этот обычай буквально зафиксирован в языке: ср. silicernium и silere[241].

Обычай миннетрунка, в ходе которого пили за память усопшего, читали молитвы о его упокоении, говорили о нем и хвалили его, мы считаем ослабленной формой этого первоначального погребального пира, который предполагал буквальное присутствие покойного на поминках. Но было бы неправильно слишком акцентировать внимание именно на ослаблении ритуала, который восходит к миннетрунку (Minnetrunk). В добрых словах и мыслях во время трапезы заключалась сила, которая проникала в умершего и поддерживала его дальнейшее счастье и благополучие. Память об усопшем и упоминание о нем имели реальное значение, о чем до сих пор красноречиво свидетельствует сохранность холмов курганов. Когда в Древнем Риме говорили: de mortuis nil nisi bene, «о мертвых – ничего, кроме хорошего», то, конечно, имели в виду, что умерший может быть среди тех, кто поминает его.

В древнегреческой религии культ хтонического и почитание усопших часто соприкасаются; в конце концов, в обоих случаях речь идет о силах, которые должны обитать и действовать в земле. Поэтому примечательно, что подземные силы не принимают пожертвований в виде вина, а требуют трезвого приношения из смеси молока, меда и воды; «боги подземного мира ненавидят вино, а принимают они подношения медом и топленым маслом, такие же, какими потчуют мертвых[242]». Когда им приносили бескровные жертвы, а именно первые плоды разных фруктов, то люди буквально возвращали им то, что духи подземного мира дали тем, кто живет в этом мире.

Современные греческие народные верования, в которых очень многое сохранилось от древнего язычества, также знают о жажде мертвых. В течение сорока дней после смерти во многих областях современной Греции в комнате покойного ставят наполненный водой сосуд и постоянно поддерживают огонь в светильнике[243].

То, что мертвым приносили в жертву то воду, то вино, на первый взгляд может показаться странным. Возможно, удастся найти общую идею, которая стоит за обоими типами таких возлияний. Несмешанное вино, которое подносили только мертвым, не было для них привычным напитком, как и смешанное вино в подношениях богам Олимпа. Для них вино было заменой крови, которая давала им новую жизнь. «Даже во времена развитой древнегреческой религии все хтонические боги, демоны и мертвые жаждут крови; мертвые в гомеровской „Некии“ толпятся у пролитой крови, чтобы употребив ее пережить еще одну краткую жизнь[244]». Когда с дальнейшим развитием культуры возникла необходимость в замене кровавой жертвы и умершим вместо прежних кровавых жертв начали приносить вино, его делали наиболее похожим на кровь, то есть не смешивали с водой[245].

вернуться

236

C. Schuchardt: Alteuropa, 1935, S. 133.

вернуться

237

A. Erbmann, a. a. O., S. 273.

вернуться

238

L. von Sybeclass="underline" Christliche Antike I, 1906, S. 57.

вернуться

239

G. M. Kieslinger, a. a. O., S. 117.

вернуться

240

Sartori, a. a. O., S. 26. Vgl. auch: G. Mensching: Das heilige Schweigen, 1926.

вернуться

241

Schräder: Reall. der idg. Alt. kunde I, S. 133.

вернуться

242

P. Stengel, a. a. O., S. 93.

вернуться

243

B. Schmidt, a. a. O., S. 290.

вернуться

244

Von Duhn: Rot und Tot. Arch. f. Rel. Wiss. IX, 1906, S. 22. Vgl. Kircher, a. a. O., S. 78.

вернуться

245

Kircher, S. 78.