Хотя образ таких идолов [с ребенком на руках] указывает на материнский характер этой богини, ее женская природа подчеркивается сильным акцентом на груди и бедрах[279]. Иллюстрируя принцип деторождения, она соединяется с мужчиной, который оплодотворяет принимающую землю. Таким образом, Посейдон в этом круге представлений прежде всего был олицетворением принципа зачатия. Его имя значит, что он муж Великой Богини, буквально «Супруг [богини] Да», и его действие определенно сосредоточено в области сексуального. Он преследует Деметру, которая ищет свою потерянную дочь, он ухаживает за этой богиней, а когда она превращается в кобылу, чтобы защитить себя, Посейдон становится конем и овладевает Деметрой[280].
На переднем плане здесь лошадь как символ деторождения. Связь между деторождением и лошадью – не просто мифологическая идея. Об этом свидетельствует фаллический характер культа лошади, который проявляется повсеместно: в индийском жертвоприношении Ашвамедха, в римском «Октябрьском коне» и особенно четко в скандинавском Volsikult, где фаллос коня играет важную роль в ритуалах домашнего круга, в сфере ведения женщины.
Были предприняты усилия, чтобы представить фаллический культ как недостойное арийского духа поклонение животным инстинктам[281]. Но это только ошибочная оценка не только значения и характера этого культа, но и религии вообще. Религия может возвысить все, но сама она не начинается с возвышенного. Там, где зарождается жизнь, зарождается и религия; то, что поддерживает жизнь, присутствует и в религии. На протяжении всего своего существования человечество находило высшую ценность жизни в ее создании и сохранении. Вот почему религия не избегала полового инстинкта и инстинкта питания, а выделяла их и освящала, и с их помощью она достигла величайших высот духа. Еда и питье, с одной стороны, и половой инстинкт, с другой, стали двумя великими путями к единению с Богом. Никто не смог – ни с помощью воли, ни с помощью разума – искоренить сексуальное из любых отношений, даже из отношений с божеством. Греки здесь тоже не исключение. Наоборот. Поскольку чудо деторождения воспринималось ими как нечто священное, они рано возвели детородные органы человека в божественный статус; в мистериях они искали и находили божественное в самых интимных процессах человеческой жизни[282].
Иногда народные легенды говорят, что священное озеро, которое ищет и находит конь, требует человеческую жертву, а именно – ритуального утопления. В этом ключе мы понимаем легенду, распространенную во всем германском мире и имеющую следующее содержание: каждый год в установленный день река или озеро требует человеческую жертву. Если жертвы нет, то вода магическим образом притягивает к себе человека, буквально взывая из глубин: «Время и час наступили, но человек еще не пришел!» Вскоре после этого подбегает или подъезжает человек и навеки погружается в пучину вод[283].
Идея, нашедшая выражение в сочетании: конь-вода, проникла не только в мир легенд и мифов. Ее также можно найти в сфере народного искусства.
Форма лошади как сосуда для еды и питья играет важную роль в не имеющем установленных авторов народном искусстве, которое широко распространено в разные эпохи и в разных местах[284]. Иногда емкость выполняют в форме всадника на коне. Еще чаще сосуды имеют форму лошади без наездника. Вместе с образом лошади, напоенной особым зельем, существует представление о лошади, которая приносит с собой это зелье. Карл Шпис ищет религиозную основу этих произведений народного искусства в идее «живой воды», которую герой добывает с помощью коня[285].
Эта концепция кажется нам одновременно и смелой, и искусственной. И сам мотив находит свое полное объяснение в идее о том, как конь находит воду. Мы выбрали это объяснение не только потому, что оно проще, но также – и особенно – потому, что оно основано на народном опыте. В то время, когда человек все еще осознавал, что драгоценной [питьевой] водой он обязан лошади, художнику должно было быть очевидным, что сосуду для воды следует придать форму лошади.
В реальной жизни священный родник находит ищущий воду конь, но начало такого источника дорисовывает народное воображение: иногда сказочно, иногда мифологически. И вот из материнского лона земли ударом копыт плодовитого коня рождается тот самый священный напиток, который можно поднести даже усопшему, потому что утоление жажды – одна из самых важных потребностей жизни. Мы согласны с Э. Кроули (E. Crawley), когда он пишет: «Ощущение жажды – это психологический коррелят метаболических функций воды. По непосредственной важности питье стоит рядом с воздухом и выше пищи[286]». В северных странах интенсивные ощущения исцеления и воодушевления также могут быть связаны с питьем из родника, даже если действие родниковой воды не одинаково сильно в разные времена года. Знаменательно, что сила целебного источника особенно ассоциируется с днем Середины лета (Midsommertag, Иванов день, прим. пер.).
281
Vgl. E. V. Zenker: Religion und Kult der Urarier, 1935, S. 55. F. R. Schröder: Germanentum und Alt-Europa. Germ.-Rom.-Monatsschr. XII, 1934, S. 157—212.