этой, он — или она — точно не будет делать это в одиночку.
Джадд позволил мне усвоить его слова, а затем потянулся к своему рюкзаку и
достал из него папку.
— Что это? — спросила я, когда он вручил её мне.
— Документы, которые кто-то очень старался похоронить, — ответил он. —
Сегодня утром, пока вы ездили за мисс Делакруа, одному из контактов Ронни удалось их
найти.
Ронни было сокращением от Вероники — агента Вероники Стерлинг.
— Заключенный по имени Роберт Миллс, — коротко произнёс Джадд, пока я
открывала папку. — Осужден за убийство своей бывшей жены. Был убит в тюрьме вскоре
после приговора.
Мужчина, с которым говорил Рэддинг. Я крепче сжала папку. Тело его жены так и
не нашли. Её забрали, как и мою мать.
Когда я открыла папку, Джадд взял меня за подбородок, и его обветренная ладонь
ласково повернула к нему моё лицо.
— Кэсси, не ныряй в эту кроличью нору в одиночку.
ГЛАВА 17
Документы состояли из сплошных фактов. Роберта Миллса осудили за убийство его
бывшей жены. Не смотря на то, что её тело так и не нашли, улик было более, чем
достаточно. Его ДНК нашли на пропитанном кровью его жены месте преступления. Он
избивал её. Перед своей смертью Мэллори Миллс жила под вымышленным именем; но
недавно Роберт узнал об её местонахождении. Полиция нашла на месте преступления три
окровавленных пули с ДНК Мэллори. Криминалисты исследовали пистолет, найденный в
мусорном баке неподалеку, и обнаружили, что из него стреляли шесть раз, а значит, три
другие пули остались в теле жертвы.
Пистолет был зарегистрирован на её бывшего мужа.
Тебя оставили истекать кровью на полу больше чем на пять минут. Там были
лужи крови — больше сорока двух процентов крови в твоём теле.
Рядом со мной Дин изучал фото с места преступления на своём телефоне. Агент
Стерлинг наверняка приклеивала эти фотографии — ещё один кусочек пазла — к стене в
подвале нашего дома. Я же выбрала для размышлений другое место.
Кладбище.
Я посмотрела на имя своей матери на могильной плите: Лорелея Хоббс. Я и раньше
знала, что похороненные здесь останки ей не принадлежали. Теперь я пыталась усвоить
тот факт, что они могли принадлежать Мэллори Миллс.
Я не впервые думала о жизни, которую отняла моя мать, ради спасения
собственной. Но теперь я думала не просто о теле в шести футах под землей; а о живой,
дышащей женщине. Я представляла её, думая об уликах, благодаря которым её бывшего
мужа обвинили в убийстве.
Три недостающие пули. Я представила, что лежу на спине, а пули обжигают мой
живот, мою грудь и ногу. Ты почти наверняка потеряла сознание. Без неотложного
вмешательства врачей, ты бы умерла.
— Но Владыки выбрали тебя, — мой голос был так мягок, что я едва расслышала
слова. — Как выбрали мою мать.
Если я была права, Мэллори Миллс умерла не от огнестрельных ран. Владыки
стреляли в неё, а затем спасли её. Они забрали её, подставили её мужа, а когда её раны
затянулись, они заставили её сражаться с её предшественницей насмерть. Она была их
пленницей до тех самых пор, пока они не похитили мою мать.
— Что у них общего? — негромко спросил Дин.
— Мэллори была чуть старше двадцати, — я вернулась к фактам. — Моей матери
было двадцать восемь, когда она исчезла. Обе молодые, здоровые. У Мэллори были
темные волосы. Моя мама была рыжеволосой, — я попыталась не вспоминать о
заразительной улыбке моей матери, о том, как она танцевала в снегу.
— Над ними обеими издевались.
Моя мать сбежала из дому в шестнадцать, чтобы спастись от отца, пострашнее отца
Майкла. А Мэллори Миллс? Она не просто так жила под вымышленным именем. А её
бывшего мужа не просто так смогли осудить, даже не найдя тело.
Вы выбираете женщин, знающих о насилии не понаслышке. Выбираете бойцов.
Тех, кто умеет выживать. А затем вы заставляете их сделать немыслимое, чтобы
выжить.
Я хотела шагнуть к Дину. Хотела накрыть его губы своими и забыть о Мэллори
Миллс, об имени моей матери на этой могильной плите и обо всём, что я прочитала в этой
папке.
Но я не могла.
— Когда я ездила к твоему отцу, он процитировал мне Шекспира. «Бурю». «Ад
пуст. Все бесы здесь».
Дин знал своего отца достаточно хорошо, чтобы читать между строк.
— Он сказал тебе, что твоя мать может быть не просто пленницей. Что она может
быть одной из них.
— Мы не знаем, что с ней сделали эти монстры, Дин. Мы не знаем, кем ей
пришлось стать, чтобы выжить, — по моей коже пробежал холодок, хоть я всё ещё
чувствовала исходящее от Дина тепло.
— Мы знаем, что она не просто жертва. Она — Пифия. Фемида — так её назвал
Найтшэйд. Судья и присяжные. Словно она была одной из них.
— Не по собственной воле, — мне нужно было услышать эти слова. Но это не
делало их правдой.
— Она по собственной воле убила женщину, которую мы похоронили, —
произнося эти слова, я чувствовала себя так, словно срываю повязку — а с ней и
несколько слоёв кожи.
— Твоя мать выбрала жизнь.
Я говорила себе об этом на протяжении десяти последних недель. Я провела
бессчётное количество ночей, глядя в потолок и гадая: чтобы сделала я, если бы меня
заставили драться на смерть? Смогла бы я убить другую женщину — прошлую Пифию,
сражавшуюся со мной не на жизнь, а на смерть — чтобы спастись?
Как и много раз до того, я попыталась забраться в голову своей матери,
представить, каково ей было, когда её похитили.
— Я просыпаюсь в полутьме. Я должна быть мертва, но это не так, — затем моя
мама подумала бы обо мне, но я пропустила это и перешла к мыслям, крутившимся в её
голове, когда она поняла, что произошло.
— Они резали меня. Ранили. Я была при смерти. А потом они вернули меня.
Сколько женщин, не считая моей матери и Мэллори Миллс, разделили ту же
участь? Сколько было Пифий?
Вы ждете, чтобы они исцелились, а затем…
— Они заперли меня в комнате. Но я там не одна. Ко мне приближается женщина.
У неё в руках нож. Рядом со мной тоже есть нож, — я отрывисто дышала. — Теперь я
знаю, зачем они едва не убили меня, зачем вернули назад, — мне казалось, что даже мой
голос звучит, как голос моей матери. — Они хотели, чтобы я посмотрела Смерти в глаза.
Они хотели, чтобы я знала, каково это. Чтобы я без тени сомнения знала, что я не готова
умереть.
Я беру нож. Я отбиваюсь. И я побеждаю.
— Владыки следят за этими женщинами, — Дин вытащил меня из мрака. Он не
стал использовать привычные для профилирования местоимения — ни «я», ни «мы», ни
«ты». — Они наблюдают за ними. Они знают, через что они прошли, что пережили.
Я шагнула вперед, но замерла в дюйме от Дина.
— Они наблюдали за моей матерью — недели, месяца или годы, а я даже не
помню, в каких городах мы жили. Я — наше единственное подобие свидетеля, и я не могу
вспомнить ни одной полезной детали. Ни одного лица.
Я пыталась. Я пыталась вспомнить уже много лет, но мы так часто переезжали.
Каждый раз, моя мать говорила мне одни и те же слова: «Дом — это не место. Дом, это
люди, которые тебя любят. На веки вечные. Не смотря ни на что».
На веки вечные…
Тогда-то я и вспомнила. Моя мать обещала любить не только меня. Я была не
единственным свидетелем. Пусть я не знала, что делали с моей матерью и кем она стала.
Но кое-кто знал. Кое-кто знал и любил её.