неё?
— Ты ещё не поняла? — негромко ответил он. — Пифия делает то, что должна,
чтобы выжить.
— И чтобы выжить, она должна сказать им убить тебя?
— Ты говорила об игре. Но ты знаешь, в чём заключается эта игра?
Я знаю, что мою мать приковывают к стене. Знаю, что в игре присутствует кровь.
— Чтобы принять решение, Пифия должна пройти обряд очищения, — произнёс
Найтшэйд. — Чтобы принять кого-то в наши ряды, она должна пройти через ритуал
Семерых. Семь дней и семь мук.
Я не хотела думать о значении этих слов, но не могла остановиться. Семь Владык.
Семь способов убийства. Утопление, сожжение, пронзение, удушение, удары ножом,
избиение, отравление.
— Семь мук, — грохот моего сердца заглушал мои слова. — Вы пытаете её на
протяжении семи дней.
— Если она признаёт одного из нас недостойным, его изгоняют. Мы находим
другого, и операция повторяется. Снова. И снова. И снова.
Ты наслаждаешься тем, что рассказываешь мне об этом. Тебе нравится делать
мне больно. А ещё тебе нравится делать больно ей.
— Почему ты спас Лорел? — отрешенно спросила я. — Зачем увозить её, если ты
знал, что они найдут её?
Найтшэйд не ответил. Я выжидала, позволив тишине нарасти. Когда стало ясно, что
он не станет её нарушать, я развернулась и вышла за дверь. Не сбавляя шага, я зашла в
комнату для допросов.
Судя по выражению лица Бриггса, я знала, что ещё заплачу за это, но я была
полностью сосредоточенна на Найтшэйде. Он оглядел моё лицо и моё тело. Он впитывал
каждую деталь моей внешности, а затем он улыбнулся.
— Зачем позволять Девятке спастись от Владык, если ты знал, что они найдут её?
— повторила я.
По глазам Найтшэйда я видела, что он ищет во мне сходства с моей матерью.
— Потому что я подарил Пифии надежду, — с улыбкой на губах произнёс он. — И
никакая боль не сравнится с отнятой надеждой.
Во мне вспыхнула раскаленная ярость. Я шагнула к нему. Каждый мускул в моём
теле был напряжен.
— Ты — чудовище.
— Я тот, кто я есть. А она та, кто она есть. Она выносила приговор другим, чтобы
спастись. Она вынесет приговор мне.
— После семи дней пыток? — негромко спросила я.
Агент Стерлинг поднялась на ноги, не позволяя мне подойти ближе. Найтшэйд
склонил голову. Его тело тряслось. Через несколько секунд я поняла, что он смеялся —
бесшумным, довольным смехом, от которого мне стало плохо.
— Для менее важных вопросов хватит одного обряда очищения. Если Владыки
будут великодушны, они могут даже позволить ей выбрать.
Выбрать, как именно её будут пытать. Мой желудок взбунтовался, но я сжала
зубы, отказываясь думать о тошноте, подступившей к моему горлу.
— Но что, если им не понравится её решение? — спросила я, снова контролируя
себя. — Что, если она скажет им оставить тебя в живых?
— Не скажет, — Найтшэйд откинулся на спинку стула. — Если её суждение
покажется не объективным, они снова проведут обряд очищения.
Снова станут её пытать.
— Где она? — резко спросила я. — Скажи нам, где она, и мы сможем это
остановить. Мы сможем спасти тебя.
— Нет, Кассандра, — с почти любящей улыбкой произнёс Найтшэйд, — не
сможете.
Ты
На этот раз — нож. Оружие Пятерки — быстрее одних, но медленнее других.
Хаос и порядок, порядок и хаос.
Теперь ты лежишь на полу, а твоя память полнится провалами. Ты не помнишь,
как вернулась Лорел.
Ты не помнишь, когда и откуда на её горле появились синяки.
Но ты помнишь, как твоя кровь стекала с ножа Пятерки. Ты помнишь музыку и
боль. Помнишь, как сказала Владыкам, что предатель должен умереть.
Ты помнишь, как Лорел опустила свои пальцы в твою кровь. Улыбаясь, как ты её
учила.
— Я — умница, мамочка? — спросила она, сворачиваясь в клубочек у тебя на
коленях.
Колесо крутится. Ты пыталась его остановить. Но некоторые вещи остановить
невозможно.
ГЛАВА 27
ФБР изолировало Найтшэйда от других заключенных. Агенты следили за ним
двадцать четыре часа в сутки. К двум часам утра он был мертв.
Владыки могут добраться до кого угодно, где угодно.
— Сегодня второе апреля, — я заставила себя произнести слова вслух, стоя перед
стеной с уликами в подвале.
4/2. Первая апрельская дата Фибоначчи.
— Следующее — четвертое апреля, — продолжила я. — Пятое апреля. Двадцать
третье апреля.
— Кэсси, — ко мне подошел Дин. Я находилась здесь с тех пор, как мы вернулись
домой. Я почти не повела глазом, когда мы узнали, что Мэйсон Кайл был мертв.
— Тебе нужно поспать, — пробормотал Дин.
Я не ответила, продолжая глядеть на жертв на стене. Я думала о том, что Пифия
давала одобрение на каждую цепочку из девяти жертв. Она решала, что человек достоин
убивать. Ведь если она отказывалась, боль начиналась сначала.
Вы выбираете тех, кто пережил насилие. Выбираете борцов. Вы заставляете их
приговаривать людей к смерти.
— Кэсси, — Дин шагнул ко мне, заслоняя мой обзор на стену. — Ты не можешь и
дальше так с собой поступать.
Могу, — подумала я, — и буду.
— Посмотри на меня, — голос Дина был мне знаком — слишком хорошо знаком. Я
не хотела поддержки. — Ты почти не спала с момента исчезновения Лорел. Ты ничего не
ешь, — Дин не сдавался. — Пора это заканчивать, Кэсси.
Я притворилась, что вижу через него. Я знала эту стену достаточно хорошо, чтобы
каждое фото стояло у меня перед глазами.
— Когда мы узнали, что у моего отца был подражатель, я сбежал. Я избивал грушу,
пока не сбил костяшки в кровь. Помнишь, что ты сделала?
На мои глаза навернулись слёзы. Я опустилась рядом с тобой на колени и стерла
кровь с твоих костяшек. Я оттягивала тебя от края пропасти каждый раз, когда ты
заходил слишком далеко.
Дин обвил одной рукой моё тело, а второй — мои колени. Он поднял меня на руки,
унося меня прочь от стены. Пока он нёс меня к двери в подвал, я чувствовала, как в его
груди бьется сердце.
Брось меня, — подумала я. Моё тело окаменело. — Просто брось меня. Просто
отпусти меня.
Прижимая меня к себе, Дин отнёс меня в мою комнату. Он присел на мою кровать.
— Посмотри на меня, — нежность его голоса уничтожила меня.
— Не надо, — выдавила я.
Не будь со мной нежным. Не обнимай меня. Не спасай меня от самой себя.
— Ты винишь себя в том, что произошло с Лорел.
Перестань, Дин. Пожалуйста, не заставляй меня это делать. Не заставляй меня
произносить эти слова.
— И в глубине души ты всегда верила, что, если бы в тот день ты не ушла из
гримерки своей матери, если бы ты просто вернулась туда раньше, ты могла бы спасти её.
Каждый раз, когда полиция задавала тебе вопрос, на который ты не могла ответить, ты
думала, что ты сделала недостаточно. Ты не смогла спасти её. Ты не смогла помочь им
поймать её убийцу.
— А теперь они делают ей больно, — правда вырвалась из меня, взрываясь
убийственной силой шрапнели. — Они пытают её, пока она не даст им то, чего они хотят.
— Разрешение, — мягко произнёс Дин. — Оправдание.