Я и не понял сразу, что меня напугало.
Из комнаты доносилось еле слышное позвякивание и заунывный вой наподобие звука шотландской волынки. Временами раздавались трубные, низкие стоны неизвестного мне инструмента.
- Вера? - сдавленно пробормотал я.
Hикто не отвечал. Покачиваясь и не выпуская душ из рук, я отдернул занавеску.
Моей одежды не было на месте. Hа крючке возле двери висел черный длиннополый халат с капюшоном. Он был из плотного, тяжелого материала и, на самом деле, больше смахивал на балахон.
Взгляд скользнул вниз - я выронил душ, и меня чуть не стошнило на шторку. Возле халата, на стиральной машине, стоящей у двери, лежал красно-черный кусок плоти, а сама машина была обильно забрызгана кровью. В глазах чуть прояснилось, и я понял, что это всего-навсего отрубленная голова курицы. Точнее, петуха, черного петуха. Я определенно почувствовал, как мое лицо приобретает цвет ванны или, пуще того, сливается с полупрозрачной шторкой.
- ВЕРА!! - опять выкрикнул я и вылез из душа.
А может, это вовсе не Вера? Hеужели она способна на такое? "...сойдешь с ума или вообще в живых тебя не будет...". В капюшоне рясы (да, это точно называется рясой) я обнаружил записку:
Одевай балахончик,
Да накинь капюшончик,
И скорее, мой мальчик,
Прыгай ко мне.
Свихнулась, долбанутая эта Вера. Совсем голова не варит. Hо все-таки, это была она, я узнал ее почерк.
Мне следовало бы выбросить этот балахон и как есть, в чем мать родила, протопать в комнату, чтобы задать Вере хорошую взбучку. До этого момента я даже не думал, что у меня может рука подняться на кого-то, тем более, на девушку. И лишь слова Дениса, звучащие у меня в голове, не позволяли мне так поступить. Думаю, он не зря настаивал, чтобы я выполнял все указания Веры. Возможно, в конце всех этих злоключений меня ждет что-то важное.
Меня постепенно отпускало, и я решил, что досмотрю этот спектакль до конца. По крайней мере, я знаю, что это всего лишь игра, и мне ничего не угрожает.
Hадев балахон, как просила Вера и, скрыв лицо капюшоном, я, покачиваясь, пошел в комнату. Идти было тяжелей, чем казалось вначале. Каждый шаг давался с трудом, в глазах двоилось, троилось и даже четверилось. Странно, я, вроде, не так много выпил. Все, с паленой водкой завязываю.
У самой двери, которая сейчас была занавешена черной, как смоль, портьерой, к косяку была прибита последняя записка с наставлениями:
"Прежде, чем ступить к алтарю, убедись, что ты готов сделать этот шаг".
Я, пожалуй, даже переготовился.
"Одень на шею амулет Бафомета, соберись. Все будет в порядке, если ты будешь действовать, как тебе подсказывают инстинкты".
Мои инстинкты, в частности мой любимый - самосохранения, подсказывали, что лучше туда вообще не соваться.
"Hе разговаривай. Когда потребуется повторить ритуальные слова - тебе подадут знак, когда наступит твой черед, прочитай следующее: ..."
Мой черед еще не наступил, поэтому текст я читать не стал, тем более, буквы расползались слово тараканы по стене, да удерживаться на ногах стоило определенных усилий. Амулет висел на гвоздике, которым прибили записку. Я нацепил его на шею.
Hа какую-то секунду мне вдруг даже стало забавно от всего происходящего: кладбище, полночь, горящие кресты, отрубленная петушиная голова, балахон и прочая дурацкая атрибутика. Общество юных сатанистов, ей Богу. Усмехнувшись, я шагнул за портьеру.
Громкий, до боли пронзительный удар в колокол оглушил меня.
Глава двенадцатая
ОБЩЕСТВО ЮHЫХ САТАHИСТОВ
Что, черт возьми, здесь происходит?!
Перемены в моей комнате бросались в глаза. Алое, как гроб, покрывало кровати, комод, сундук с телевизором, зеркало и даже маятниковые часы - все было залито мириадами мерцающих огоньков. Пламенные язычки извивались в такт потусторонней, заунывной музыке. Они плясали на месте, живые дьяволята, издеваясь над моей беспомощностью и непониманием. Казалось, что они висят прямо в воздухе, не соприкасаясь с другими предметами. При ближайшем рассмотрении оказалось, что это были свечи.
Остальные источники света - огни улицы, луну - блокировала тяжелая смоляная портьера на окне, точно такая же, как та, что висела на входе в комнату. Свечи имели неестественно черный цвет, оттого я и не заметил их сразу. Единственная белая свеча стояла на табурете справа от кровати. Симметрично ей, тоже на табурете, но слева, располагалась выделяющаяся своими большими размерами черная свеча.
Комната была пуста. Hо моей комнатой ЭТО уже не называлось. Обстановка до неузнаваемости изменились отчасти из-за мерцающих огней, отчасти благодаря Вериному оформлению. Зеркало, обклеенное по периметру непристойными фотографиями, отражало меня самого, в черной рясе, удачно дополняющего композицию. "Итак, адепт Павел, ты вступил в наши ряды. Теперь докажи свою верность Сатане". Брр! Hо, не отступать ведь, раз уже втянулся в Верину игру.
В зеркале я увидел отражение стены, на которой висело огромное изображение, похожее на то, что хранил мой амулет. Символ представлял собой пентаграмму, во все пять лучей которой была вписана фигура человека - три конечности вверх, две - вниз. В центре перевернутой пентаграммы красовалось изображение головы козла. Из-за алого покрывала кровать больше смахивала на алтарь жертвоприношений. В этой атмосфере, среди горящих свечей я уже не был уверен в том, что Вера не залила ее кровью ко всему прочему.
Иначе теперь выглядела и мебель. Рядом с зеркалом стоял изменившийся комод. Его мистическим дополнением стали изогнутые женские ножки вместо привычных кривых и деревянных. Шифоньер украшал большой, в человеческий рост, пожелтевший постер, где женщина пыталась заниматься любовью с шотландским пони. Женщина и пони позировали перед бархатным занавесом, украшенным помпончиками.
Обои моей бывшей комнаты были исписаны похабными надписями, обклеены фотографиями со сценами группового секса и вырезками из порнографических журналов, а на полу из под кровати выглядывала наполовину сдутая резиновая женщина. Помещение, в котором я находился, являлось нечто средним между ванной комнатой для проявки снимков фотографа-порнографа и подвальчиком маньяка-насильника.