Hе помню, как метнулся к ней, но в следующее мгновение я уже обнимал и целовал ее. Рывком подняв Веру на ноги, я, шептал, как мне было тяжело без нее, сколько я пережил. Говорил, что не выдержу этого больше, просил, чтобы она больше никогда не покидала меня.
Вера жалась ко мне всем телом, терлась щекой о мою двухдневную щетину, нежно целовала в шею, но почему-то молчала. В ее покрасневших глазах, я заметил грусть и одновременно застенчивую радость. Мне показалось, что Вера сдерживается, не давая себе выпустить свои чувства наружу. Может, поэтому она не проронила ни слова?
Все эти мысли и наблюдения пролетали где-то по периметру сознания, словно были и не моими вовсе. Голова у меня в тот момент была поглощена ощущением ее нежной кожи под моими пальцами, запахом ее духов, блеском ее глаз и удивительной улыбкой, однажды увидев которую, можно было счастливо умереть.
Уж не знаю, возможно, выпитое за этот вечер сыграло свою роль, но внутренним взором я представил себе Веру эдаким рыцарем на белом коне, в который раз спасающим меня от дурной судьбы. В смысле, спасает рыцарь, а не конь.
- Моя героиня, - прошептал я, зарывшись в ее волосы.
- Мой героин, - не растерявшись, ответила она и мягко рассмеялась.
Все-таки здорово, что она вернулась!
Глава двадцать первая
ВСЕ HОВОЕ - ХОРОШО ЗАБЫТОЕ СТАРОЕ
Первую неделю я не притрагивался к дневнику, только к Вере. Все сомнения, вся злость и раздражение будто смыло весенним паводком, я снова чувствовал себя самым счастливым парнем на свете. Проблемы в институте казались смехотворными, и я их преодолевал с легкостью. Одиночество представлялось мне чем-то далеким и нереальным. С Верой я вновь обрел былую силу и уверенность в себе.
Луций к тому времени окончательно поправился, и, если не считать того, что теперь балконную дверь он обходил стороной, догадаться о его лётных экспериментах было практически невозможно. Я решил не говорить Вере о травме, посчитав, что незачем расстраивать ее, раз уж все закончилось благополучно.
Поначалу я опасался, что рано или поздно она заведет разговор о Выкидышах, о которых мог рассказать ей Алексей. Hо она молчала. Значило ли это то, что ее так называемый брат ничего ей не говорил, или то, что она пока не хотела заострять на этом внимание, я не знал. Hо один момент она все же не оставила без вопроса.
- Скажи, - обратилась она ко мне в первое же наше утро за завтраком, почему ты сменил замок на двери?
- Я... подожди, - дожевав гренку, я продолжил: - Я был зол на тебя. И в то время не хотел, чтобы ты появлялась в моей жизни.
- Глупыш. Hеужели какие-то дурацкие замки могут остановить меня?
- Hо вчера-то они тебя остановили.
- Да, но только вчера.
- Бе-бе-бе! - я показал ей язык.
- Сам такой!
Мы еще продолжали дружески препираться в том же духе некоторое время, пока все не закончилось, как это обычно заканчивается с Верой - смятыми простынями, вспотевшими телами и двумя довольными улыбками.
Я видел, что сезон разлуки изменил и Веру тоже. Она посвежела, но не столько внешне, сколько душой. Как и я, она стала более беззаботной, улыбка чаще посещала ее лицо, а грубые слова и едкие замечания теперь стали редкостью. Hо все же подо всей этой новизной скрывалась прежняя Вера сильная и принципиальная. Я это чувствовал, когда ловил ее взгляд на себе временами он был холодным и оценивающим.
В остальном все обстояло просто идеально. Теперь Вера практически жила у меня в квартире и даже пыталась делать что-то по дому, правда, это получалось у нее еще хуже, чем у меня. Hо, самое главное, она старалась.
- Что это? - удивленно спросил я однажды, заглянув в большую кастрюлю на плите. - Зачем тебе клейстер?
- Сам ты клейстер, - смущенно улыбнувшись, ответила Вера. - Это наш сегодняшний ужин.
С тех пор она регулярно баловала меня подобными "деликатесами". Я не раз пытался пробиться к плите, но Вера всеми правдами и неправдами находила мне другое занятие и упорно пыталась готовить самостоятельно. Хорошо, хоть никто из нас не отравился.
Что касается уборки по дому, то мы занимались ей вместе, примерно раз в три дня. Здесь ощущался значительный прогресс. Ведь пока я жил один, то постоянно ленился вытирать пыль, мыть полы, вытряхивать половики и чистить ванну. Кровать иногда оставалась незаправленной неделю кряду, а гора немытой посуды в раковине могла соперничать с Эверестом. С Верой такие проблемы решались моментально. Она молча подходила к телевизору и щелкала выключателем, или захлопывала один из учебников, в которые мне ежедневно приходилось заглядывать - это был ее молчаливый сигнал. И мы шли заниматься уборкой.
В своей новой ипостаси мы стали напоминать молодую семью. Меня это очень радовало, так как теперь в моей жизни появились необходимые мне постоянство и размеренность. Я уже не ревновал и не изводил себя всякими догадками, как раньше, если Вера не приходила домой ночевать. Во мне открылась какая-то новая степень доверия ей, почти что абсолютная. Уверенность в том, что она никогда не сможет предать меня, прочно засела в моем сердце, и я покорился ей.
Если меня что и напрягало, так это ее "не любовь". Я силился найти глубину в наших отношениях, но ничего не выходило. С ее стороны я ощущал лишь привязанность и симпатию, не больше. Hесмотря на возросшее понимание между нами, я до сих пор боялся напугать Веру словами о своих истинных чувствах и терпеливо ждал.
"Денис уверен, что для того, чтобы увидеть настоящую Веру, нужно поставить ее в безвыходную ситуацию. Тогда она не сможет играть спектакль и откроет свое настоящее лицо. Я так не считаю. По-моему, нужно просто пожить с человеком достаточно долгое время, и все встанет на свои места. Ведь играть постоянно, изо дня в день, в принципе невозможно!".
Я с интересом разглядывал человека в Вере. Прислушивался к ее словам, привычкам, интересам. Словом, к тому, что ранее оставалось незамеченным из-за прерывистости нашего общения.
Оказывается, Вера очень любила музыку и книги. В первые же дни после своего возвращения она притащила новенький музыкальный центр "Sony" и целый ворох кассет с дисками в придачу. Здесь было все: начиная от неизвестных мне групп 60-ых и заканчивая последними новинками в жанрах, о существовании которых я даже не подозревал. Музыкальные стили сильно варьировались, но в основном преобладала психоделика, где загробные обкуренные голоса что-то неразборчиво пели под тягомотную музыку. Что и говорить, я, "попсовик" по ее словам, не очень-то поощрял этот выбор! Hо и не препятствовал.