Из алтаря уже потянуло кадильным дымом и послышался звон колокольчиков на кадильнице. Из боковых дверей, ведших на клирос, вышел пономарь, неся аналой и разукрашенные серебряные венцы. Сваты шумно ринулись к аналою.
Вдруг распахнулись царские врата и появился священник в расшитой золотом ризе. Это было столь неожиданно, что Софка резко нагнула голову, словно ее кто по лбу ударил. Наслаждаясь ее смущением, священник громко и звонко возгласил:
— Миром господу помолимся!
Когда священник повел их к аналою, Софка сквозь опущенные ресницы разглядывала жениха. Ничего, кроме него, она не замечала, но видела только то, что он не доходил ей до плеча. Колен его она так и не увидела, такими мелкими шажками он шел.
Служил сам протоиерей и все священники, дьяконы и пономари с кладбищенской церкви. Они уже пронюхали, что за человек ее свекор, газда Марко, и что дукаты будут сыпаться без счета. И чтобы оправдать такой расход, решили, что служба должна быть полной, без сокращений, и поэтому не торопились. Софка слышала, как ее родные со своих мест подавали ответы на возгласы ектеньи. Это считалось привилегией ее семьи.
А около нее, распространяя тяжелый запах воска и усиливая духоту, все ярче разгорались свечи; сваты все теснее окружали ее, особенно напирали тетки. Они становились на цыпочки и пялили глаза не столько на нее, сколько на жениха, с любопытством наблюдая, как ей мучительно трудно удерживать в своей руке его маленькую детскую руку. Да, это было самое тяжелое. Его пальцы, онемевшие от страха, безвольно лежали в ее руке, и она принуждена была крепко сжимать их, чтоб они не выскользнули. К счастью, руки их были скрыты полученными в подарок ситцем и шелками, а потому никто не видел, как пальцы жениха постепенно, один за другим выскальзывали из ее руки и, когда оставался один, Софка снова перехватывала его руку.
Догадывался обо всем, как казалось Софке, только свекор Марко. Она заметила, как, пробившись сквозь толпу сватов, он стал на цыпочки, чтоб она могла увидеть его и подбодриться. От длинной службы, бесконечных молитв, пения и сгущающейся духоты жених уставал все больше. Пальцы его вспотели, и удержать их становилось все труднее. Наконец ей показалось, что дольше она не выдержит. Пальцы жениха продолжали выскальзывать из ее тоже вспотевшей руки, и она боялась, что выпустит их еще до окончания церемонии. Тогда произойдет то, что не случалось еще ни с одной невестой: все будет кончено, руки разомкнутся, подарки упадут на пол, и брак будет признан недействительным. От страха и ужаса вся церковь закружилась у нее перед глазами.
Не зная, что делать, Софка вдруг подняла голову и посмотрела на свекра с таким отчаянием, что тот пришел в полное смятение, решив, что она, принуждавшая себя до сих пор к этому браку, теперь, когда близится конец бракосочетания, хочет отказаться от столь тягостного положения и от такого мужа, потому и смотрит на свекра с таким отчаянием, прося у него прощения за то, что должна осрамить его и опозорить. Но Софка, показав на свое плечо и вытянутую руку, дала ему понять, что речь идет не о том, чего он боится. Довольный, что ошибся, Марко сразу догадался, в чем дело. Увидев, что он ее правильно понял, Марко подозвал служителя и сказал ему что-то на ухо, Софка прониклась к нему еще большим расположением. Служитель шепнул протоиерею, тот дал знак священникам и возгласил:
— Исайя ликуй!
Софка вонзилась ногтями в руку жениха, чтобы как-то удержать ее, пока они обходили аналой, и едва дождалась выхода из церкви.
Увидев, что вся ее родня вместе с музыкантами отделилась и ушла, Софка вздохнула свободнее, особенно когда завернули в другой проулок и направились к дому жениха. Итак, самое трудное и тяжелое, когда она должна была в церкви предстать перед людьми на позор и осмеяние, позади.
Но больше всего ее подбадривало, что Марко идет за ней. Считая своим долгом идти подле нее и самому ввести ее в дом, Марко сошел с коня и, работая локтями, защищал Софку от толпы сватов. Это совсем растрогало ее. Обернувшись, она поблагодарила его улыбкой. Потрясенный и взволнованный, Марко только бормотал:
— Не бойся, Софка! Не бойся, дочка… Папа все…
Они спускались по торговым рядам, постройки редели и как бы расступались перед ними, здесь базар кончался. Хотя и тут со всех улиц валил народ, чтобы на них поглядеть, все же прежней толкотни и давки не было. Как всегда на окраине города, дома стояли реже и вразброд, простора было больше. За домами торчали стога сена и соломы. На недавно выкопанных, примитивных колодцах чернели журавли с привязанными к длинным шеям веревками. В свежем воздухе носились запахи помета и навоза, вперемежку с пресными запахами молока, брынзы и сухой пеньки.