В итоге я оказался в квартире, где было полно молодежи, не продохнуть от табачного дыма и марихуаны, а на коврах валялись расслабленные гости. Эйб нарядился как мог и выглядел растерянным, а Люси практически его не замечала. Я с бокалом в руке нашел себе укромный уголок. Минут через пять Люси подошла ко мне и пригласила потанцевать. Я огляделся по сторонам в поисках Эйба, но его нигде не было видно.
Признаюсь, я изрядно выпил и не очень-то помню, как развивались события. В какой-то момент Люси сказала, что знает, где в той квартире есть незанятая комната. Я поднялся за ней в пыльную мансарду, из обстановки там был только один прогнивший диван. Она сразу набросилась на меня с поцелуями. Я успел вспомнить про Эйба.
– Ты действительно хочешь все испортить? – с обиженным видом спросила Люси. – Мы с Эйбом просто друзья.
– Не думаю, что ему это понравится, – сказал я, но она уже начала раздеваться.
– Не волнуйся об этом. Главное – это мы здесь и сейчас, – сказала Люси. – Ну же, не заставляй меня ждать.
Потом она весь вечер вела себя так, будто влюблена, – целовала меня тайком, держала по возможности за руку. Еще рассказала о своих родителях, о жизни в Европе, о разных экзотических местах, которые мечтала посетить. Гости начали расходиться, а я все не мог найти Эйба. Люси пришла на вечеринку с друзьями, с ними она и уехала, но перед этим успела десять раз пообещать мне позвонить.
Когда я вернулся домой, Эйб сидел за столом в гостиной. Пьяный в стельку. Говорил, что Люси – потаскуха, манипуляторша и торгует наркотой. Постепенно его оскорбления стали напоминать Песнь песней только в обратном варианте. Груди Сали сравнимы с подтяжками, зад плоский, как питчерская горка, а лицо – как у пугала на кукурузном поле в Кентукки. Впервые со дня нашего знакомства Эйб был настоящим. И он пребывал в ярости. Как известно, ненависть по энергетике зачастую не уступает любви. Тогда у меня возникло чувство, что Эйб способен не только ненавидеть. Он может еще и причинить вред Люси.
Джош уложил стаканчики в корзину и предложил мне сэндвич. Я отказался.
Стало заметно теплее – от ковра опавших листьев поднимались тонкие струйки пара. Кроны и стволы деревьев близ поляны образовали некое подобие беседки. Я начал потеть. Джош снял пальто, аккуратно его свернул и положил рядом с собой на скамейку. Он был педантичен во всем, с годами былые богемные замашки улетучились без следа.
– В итоге он заснул прямо за столом, а я помог ему добраться до кровати, укрыл одеялом и сварил себе кофе, – продолжил Джош. – Мне было жаль Эйба, но виноватым я себя не чувствовал. Наутро ситуация усложнилась: на пороге нашей квартиры появилась Люси. Она непринужденно сообщила, что решила пожить несколько дней со мной, швырнула свою сумку в угол комнаты, разделась и отправилась в ванную принять душ. Когда она появилась снова, причем абсолютно голая, Эйб как раз выходил из своей комнаты. Мне на секунду даже показалось, что его вот-вот хватит удар. Эйб молча взял пальто и ушел. Он вернулся только через пять дней, Люси к этому времени уже ушла. Я пытался о ней заговорить, но Эйб уклонялся от этой темы. Люси пару раз мне звонила, потом перестала, а я не искал с ней встреч.
Думаю, месяца через два после того случая Эйб сказал мне, что собирается в Париж.
Его жизненная ситуация была гораздо сложнее, чем моя, и, вероятно, он решил, что получение стипендии и отъезд из родного города мигом разрешат все проблемы. Профессора сразу оценят его интеллект и уровень культуры, он получит хорошее образование и заведет знакомства с влиятельными людьми. Эйб верил, что у него талант исследователя, и ждал предложения поработать в штате университета. Но все оказалось совсем не так.
Эйб был умнее и культурнее большинства жителей его родного города, и отношение учителей в школе было соответственным. Но в Принстоне он оказался среди молодых интеллектуалов Америки. На первом курсе Эйб изо всех сил старался доказать окружающим, что тоже достоин зваться интеллектуалом, но не очень-то преуспел. У богатых ребят в то время было модно жить на ограниченные средства, однако это вовсе не означало, что они горели желанием общаться с действительно бедными парнями. Поверьте, лицемерие тогда цвело пышным цветом. Неразговорчивый, скромный Эйб, хотя сам этого не сознавал, так и не смог расстаться с провинциальными привычками и предрассудками. Одевался он почти всегда строго, да еще норовил в самые неподходящие моменты продемонстрировать свою врожденную культурность, вероятно, чтобы как-то компенсировать чувство собственной неполноценности, которое проистекало из его бедности. Но, что хуже всего, Эйб каждый день проживал с осознанием того, что у него оставалось только четыре года на то, чтобы изменить свою жизнь. Из-за этого он не мог расслабиться и постоянно ходил с угрюмым видом.