– Нам уже и поесть пора! Я голо-о-о-одный!
– Когда ж ты проголодаться успел? После того, как втихаря сожрал остатки хлеба, или до?
– Во время! – торопливо втянул живот Санни. – Я, в отличие от некоторых, к труду умственному привычен, а не к физическому!
– Ну тогда мозгами шевели, коли поможет!
– А ты не кричи на меня!
– А ты не нарывайся!
Санторий повесил повод клячи на сгиб локтя и сложил ладошки в молитвенном жесте:
– Справедливые боги, благодарю вас за ровную дорогу и скромную пищу! А также благодарю за то, что судите по справедливости верных слуг и караете грешников! Так воздайте же каждому по заслугам! – Санни ехидно зыркнул на приятеля. – А Верду особенно воздайте за то, что он козлина!
– Я тебе сейчас голову откручу, – спокойно предупредил охотник, но колдунья помешала, беспокойно завертевшись в седле.
– А пока ты её откручиваешь, можно я ещё лошадку полечу?
– Цыц, сказал! Будет привал – хоть залечись свою клячу!
В том, что привал будет раньше деревни, охотник уже не сомневался.
– Ты это и перед прошлым привалом говорил!
– И перед следующим скажу! Дойдём до села какого, там можешь хоть ночевать с ней в стойле, а сейчас время терять нельзя. Или хочешь в лесу до утра куковать?
Вопрос был риторический, но ответ на него всё равно последовал. Правда, не от Таллы, а из зарослей, подобравшихся к дороге, как хищник. Оттуда отчётливо рыкнули. Санторий с усилием проглотил слюну и перебежал на другую сторону дороги, закрываясь от леса, а заодно и от Верда клячей.
– В лесу? – А вот Талла чуть не ломанулась готовить ночлег сразу же. – Здорово же! Там звёзды! И костёр! И дымок!
– И голодные волки, и злой я! – поддакнул Верд.
Темнело неумолимо быстро. Кажется, только что колея чётко виднелась на бледном полотне поля, а опустил взгляд на миг – и её уже не разобрать. И ночь к тому ж, как и пророчила колдунья, ожидалась звёздная, холодная. Самое то, чтобы жаться друг к дружке у костра, снова и снова уязвляя того, по чьей милости случилась задержка. Словно угадав, о ком думал нехорошую думу наёмник, Санни выругался словами, которые наверняка боги запретили произносить своим верным слугам.
– А вот выбирали бы с утра себе платья побыстрее, вышли бы раньше! Небось уже бы в тепле сидели! – заявил он в попытке найти ещё виноватых.
Верд отбрехиваться поленился. Только повернулся к приятелю, приподнял в удивлении брови, толстячок и замолчал.
– Извините, пожалуйста, – пролепетала девчонка, но на неё никто не обратил внимания.
В конце концов охотник, деловито выругавшись, свернул в сторону деревьев. Благо чащоба то и дело норовила проглотить дорогу, хоть не пришлось пробираться по колено в снегу. Каурка воротила нос и упрямилась, но хватило одного окрика от хозяина, чтобы она вспомнила, что спорить с ним бесполезно. Хромая кляча и вовсе смирилась с участью и готова была хоть добровольно сунуться в берлогу к медведю, лишь бы от неё все отстали.
– Куда расселся?
Верд с большим наслаждением пнул служителя под зад, хоть и притворился для виду, что проверяет, суха ли сосна, на которой тот устроился. Повезло! Укрытое от непогоды пушистыми лапами соседок дерево, хоть и сыроватое, в огонь годилось.
– А тебе что? – огрызнулся Санни. – Всё одно здесь ночевать и придётся, можно уже и отдохнуть.
– Отдыхай, – легко согласился охотник. – Можешь сразу яму выкопать, чтобы на вечный отдых устроиться. На небо глянь, дурень! Без костра околеем ещё к полуночи!
– Так а отдохнуть когда? Пешком же шли…
А вот Талла охотника порадовала. Она-то, конечно, ехала верхом, притомилась куда меньше, но всё одно умница: не прохлаждалась, уже обламывала сухие низенькие ветки и обдирала, где можно, кору для растопки.
– Вот сейчас лошадок протрём да накормим, огонь разведём, поесть приготовим, шалашик сложим…
– И наступит глубокая ночь! – горестно вскинулся Санни.
– И можно будет отдыхать, – подтвердила колдунья. – Вы гляньте, какая красота вокруг! Разве работа не в радость?
– Не-а. Вообще нет, – хором заявили мужчины, но всё равно принялись за дело.
Лагерь вышел на славу. Чуть переплести да подвязать сосновые лапы, сделать добрый настил – вот и жилище готово. Верд сообразил костёр из двух стволов посуше, между которыми наложил да поджёг хворост. И хватит надолго, и пламя будет ровное, нежаркое. Самое то для обогрева до утра.
Оголодавший толстячок при всём желании не успел бы за день приговорить все запасы еды, так что ещё и ужин ожидался сытный да вкусный. Им и занялся, закрываясь локтем от наёмника всякий раз, как тот пытался сунуться в котелок: