– Твоё дело мечом махать, а к еде не лезь! Богу с Ножом лучше помолись, а Богиня с Котлом тебя всё одно не услышит.
Признаться, в том, что боги отзовутся Верду, служитель очень сомневался. Спустившись на землю, благодетели объявили себя покровителями рода людского. Бог с Ножом первым вложил в руки мужчины оружие. Но не для войн и убийств, а защиты ради! Это теперь каждый головорез считает, что имеет собственного заступника. На деле же лишь к шваргу взывает. Наверное, потому Санни и не смог остаться в отряде. Не потому, что сражался хуже прочих, и не потому, что в первом же настоящем бою спрятался в овраге и дрожал, точно заячий хвост. Хотя, что уж, последнее вызвало немало хохота у побратимов и помогло принять нелёгкое решение. Но ушёл Санни не поэтому. И не поэтому подался в служители. Боги милостивы. Быть может, когда-нибудь и его простить сумеют…
– Ну долго ты там ещё кашеварить будешь? Не к приёму небось готовишься! – рыкнул охотник, от нечего делать принявшийся причёсывать разнузданным кобылам гривы.
«А вот Верда – хрен!» – мстительно додумал Санни.
Старания слуги богов так никто и не оценил. Наверное, он и правда хорошо готовил. Не пожалел в кашу ни жира, ни кусочков мяса. Но котелок опустел куда как раньше, чем остыл, а рты оказались слишком заняты, чтобы делиться впечатлениями от трапезы. Сытых мужчин быстро разморило. Они вытянули ноги к костру, ощущая живительное тепло, и в согласном благоговении наблюдали, как ворожит дурная.
Для Таллы самое сложное только начиналось. Днём, уставшая, замёрзшая и, чего греха таить, слегка напуганная после встречи с разбойниками, она мало чем могла помочь животине. То есть, наверное, сумела бы вылечить за час, но Верд не позволял такие долгие привалы, ругался и поторапливал. Приходилось лишь снимать боль, а глупая тварь, решая, что нога зажила, только сильнее травмировалась. Теперь растяжение (девка поблагодарила богов, что не вывих) лечить ещё сложнее.
Она легко касалась больного места, и кобыла стояла, не решаясь двинуться. В круглых тёмных глазах отражался голубоватый свет, окутывающий руки колдуньи. Тонкая искрящаяся паутина оплетала распухшую мышцу, заворачивала в кокон, проникала под грубую лошадиную кожу. Скакунье бы испугаться, шарахнуться… Ходят же слухи: не любит живность нечистой силы. Но лошадь стояла спокойно, не отводя любопытного взгляда, едва шевеля ноздрями. Так, может, магия колдуньи вовсе и не дурная, раз так принюхиваются, тыкаются мягкими губами что хромоножка, что Каурка, не пожелавшая оставаться в стороне от действа?
И сама Талла точно звёздочка, упавшая в снег. Прикрыла веки, улыбается чему-то неизвестному, таинственному, знает что-то, недоступное жестокому наёмнику и изголодавшемуся по чуду служителю. Нити сияли и колыхались, но не в такт ветерку, а словно от тёплого дыхания. Дыхания того, кого не разглядеть простым смертным, сколько ни всматривайся в полумрак, расступившийся от отблесков волшебства на белом полотне. И каждая снежинка ловила это сияние, пропускала через себя и возвращала к чутким бледным пальцам ворожеи. Дурная… Но такая красивая!
– Верд! – Санторий тихонько тронул наёмника за плечо.
– Тш-ш-ш! – велел тот. К чему слова, когда рядом – волшебство? Слова подождут. Но Санни не отставал.
– Верд…
– Позже, – непривычно спокойно, без крохи злости попросил охотник.
– Верд.
– Ну что тебе?
Вынужденный оторваться от дива, он сейчас и за меньшее надрал бы приятелю уши. Но служитель ещё и ляпнул то, от чего наёмник вовсе вскипел:
– Не нужно продавать её…
– Заткнись, Санни.
– Посмотри на неё, – не унимался святоша. – Она же живое чудо!
– И мне отвалят за него кучу денег. – Верд палкой поправил угли, опасаясь снова поднимать глаза на колдунью. Чего доброго, мелькнёт мысль, что не такую уж ерунду городит Санторий…
– Ты позволишь запереть её в клетке?
– Если клетка удобная, то отчего ж не запереть.
Эх! Слишком сильно саданул палкой по кострищу! Треснула надвое, упала в огонь, взметнув сноп искр. Талла вздрогнула, но не повернулась, а вот хромая лошадь укоризненно фыркнула.
– Она же невинная девочка! – неубедительно, но горячо возразил служитель.
Верд повернулся к нему, уставился на переносицу колючим взглядом, который (Санни прекрасно это знал!) не мог выдержать никто.
– А я – твой друг!
– Бывший друг, – с горечью напомнил служитель.
– Но хороший бывший друг, – хмыкнул Верд.
Больше Санторий не говорил. Готовясь ко сну, охотник съязвил, что, кабы знал, как просто его заткнуть, давно бы это сделал. Но от шутки ароматная каша, съеденная на ужин, словно поднялась обратно к горлу и стала комлем. Потому, наверное, и не спалось. Хотя шастающие поблизости волки тоже не способствовали спокойному отдыху. Когда же Верд отлучился, так сказать, спугнуть из окрестностей лагеря хищников, застал у входа в шалашик надпись (сделанную, кстати, с ошибкой): «Шёл бы ты на хрен». Предполагаемый автор текста лежал спиной к костру и неубедительно изображал спящего. Верд хмыкнул и без малейших угрызений совести затоптал откровение слуги богов.