— Привет, Десси, — сказал я.
— Ничего не выйдет. — Он затряс головой.
— Выйдет, — убедительно сказал я. — С Толстяком покончено. Его ждут полицейские. Он загремит надолго. Я могу и тебя упечь с ним заодно, если не захочешь помочь.
— Как же, болтать можно все, что угодно, — скептически сказал Делани.
— Если скажешь то, что мне надо, — свободен. Для разминки: куда Толстяк сегодня везет героин: к Доусону или к паромному причалу?
Десси затряс головой.
— Забудь об этом. Если не Толстяк, то Ларри Найт. Впрочем, я не в курсе.
— Они узнают о Ларри Найте только то, что им скажет Толстяк. Источник будет неизвестен. Я не обязан передавать тебя им, если не захочу.
— И Толстяк не узнает, что раскололся именно я? Ну, тогда ладно.
— Нет, не ты, это я раскололся. Ты просто сузишь мне круг поисков.
— Ты ничего не знаешь, только болтать горазд, и все.
Зрачки Десси были расширены: он достиг высшего кайфа благодаря каким-то качественным смесям и был нечувствителен к боли. Надо было напомнить ему, что такое страх. Я сильно нажал ему на кадык, потом отпустил его и поднял руки кверху. Он наклонился вперед, схватившись за горло, и его вытошнило. Я ждал, пока у него пройдет боль.
— Конечно, есть и другой вариант: устроить так, что Толстяк узнает, что проболтался ты.
— Как это он это узнает, если я ничего не говорил? — заорал Делани. Голос у него был пронзительным, глаза снова налились кровью.
— Про тебя ему скажем мы. И про нового лучшего друга Толстяка — Ларри Найта, все знают, что ты и Ларри вернулись. И каждый раз, когда будет взят кто-то из распространителей Толстяка, хоть в Сифилде, хоть в Виклоу, даже в Уэксфорде, полицейские вспомнят о твоих заслугах, Десси. Кап-кап-кап в ухо Халлигана. И что будет в результате однажды утром? Может, ты как раз повезешь детей в школу? И получишь пулю в висок. Или, представь, открываешь дверь дома, и что ты увидишь последним в жизни? Черную маску и ствол обреза? И какова альтернатива? Понтовать будет некогда.
У Десси взмок лоб; с дрожащих губ текла слюна. Глядя в землю, он сказал напряженным, подавленным голосом, который, казалось, донесся из могилы:
— Он разгрузит героин на бывшем терминале парома в Сифилде.
— Остальное рассказать мне не хочешь, а, Десси?
По-прежнему не поднимая головы, он кивнул.
Я позвонил Дэйву Доннли и все передал. Потом повел Десси к своей машине. При виде старого «вольво» его лицо засветилось от радости, как у ребенка. Он изумленно сказал:
— Надо же, «122S»! И в прекрасном состоянии! Откуда она у тебя?
Я рассказал ему про отца и Томми Оуэнса.
— Ты можешь что угодно говорить о Томми Оуэнсе, но уж в машинах он разбирается, — он повторил буквально то, что говорил Томми о моем отце. Это такое инстинктивное братство автомобильных асов.
— Десси Водила, — усмехнулся я. — Сядешь за руль?
— Ты это серьезно?
— А сможешь, у тебя ведь рука в гипсе?
Дилейни согнул руку в локте, согнул кисть в запястье.
— Нет проблем, парень.
Я занял место пассажира. Делани был так возбужден, что никак не мог умолкнуть:
— Ее называли «амазонка». Такой машиной управлять приятно. И легко заводится, такую машину делали не на один год. Говорят, сейчас они надоели, но в свое время это были классные машинки. В шестьдесят четвертом, шестьдесят пятом? Годы свинга, шестидесятые. Противоугонная система, как у шведских. Такая была у того парня, Саймона Темплара, его называли Святой, у него была такая же белая, нет, не «амазонка», у него была предыдущая модель, «П1800». Более спортивная и все такое. А у нас бизнес, черт побери, это ведь бизнес!
— О чем ты, Десси?
— О коке. Столько коки, и все ожидает сбыта. Мне пришлось быть их посредником, — потому что Ларри меня знал. На случай, если Толстяк решит его провести. И Ларри хотел все это провернуть в Чарнвуде, потому что тут он чувствует себя в безопасности, здесь никто не будет от него нос воротить. Но ты не волнуйся, у меня есть с собой кое-что, если надо будет взбодриться.
— Там, в гараже у Доусона…
— Прости, что так вышло, я для тебя, парень, сделал все, что мог, но Толстяка было не удержать…
— Нет, конечно, тебе спасибо, но ты ничего не мог сделать. Ты знаешь, что Толстяк в тот же вечер изнасиловал Томми Оуэнса?
Делани повернулся ко мне, вытаращив глаза.
— Следи за дорогой, Десси!
Но дорогу он видел. Водителем он был неплохим.
— Да, этот парень такой, сволочь. Я, знаешь, наслышан о Толстяке. Про молодых ребят и все такое. Но со мной он никогда не пытался… Я знал, что он псих, но… что там говорить, сволочь и есть.
— Вот поэтому мы хотим упрятать его понадежней, Десси.
— Мне показалось, ты говорил, что он загремит надолго.
— Действительно надолго он бы засел за убийство советника Маклайама. Ты ведь был с ним в ту ночь, верно? На яхте Питера Доусона?
Дилейни снова повернул голову ко мне и разинул рот:
— Откуда ты…
— Я сомневался — до сих пор. Но тебе нет смысла исчезать, согласен? Ты снабжал Маклайама, тебе он доверял. Его связывали с Толстяком прочие дела. Но надуть его мог только ты. И только ты мог помочь ему передумать.
— Я говорил Толстяку, что доза для нас двоих, я, черт побери, ему это сказал.
Какое-то время мы ехали молча. Наверное, Десси думал то же, что и я: если станет известно, что он снабжал советника наркотиками и то, что был на яхте в ту ночь, он никак не сможет уйти от наказания. Может быть, он и не заслуживает спасения.
На горизонте замаячила станция техобслуживания, я попросил Десси заехать туда. Взял кофе и сандвичи с цыпленком и беконом, и мы остановились у ограды автостоянки, утопавшей в густой зелени, где-то между Рэтмайнсом и Рейнла. Пока мы ели и пили, Десси рассказал, как умер Джозеф Уильямсон.
— План был такой: Питер Доусон позовет этого человека на яхту, предложит ему деньги, объяснит, за что они ему даются: чтобы он не выступал против их планов на гольф-клуб. И еще скажет ему, что Джордж готов списать за это его картежные долги и гарантирует свой голос в пользу любых будущих планов строительства Доусона. А этот человек сказал — не выйдет. Я знал, что он так скажет, он был как… он был настоящим героинщиком, у него было совершенно нереальное представление о себе. Я что хочу сказать: он бесплатно получал героин от людей, про которых знал, что они преступники. Кто еще, черт побери, для него бы его доставал! И он играл, как сумасшедший, который, наверное, думает, что ему сам черт не брат. Долги накапливались. Он такое вытворял, и при этом думал, что остается честным человеком: я, мол, неподкупный, говорю «нет» строительству, я такой, не беру взяток, мне можно доверять. Хочу сказать, черт возьми, это называется самообольщение, понимаешь? Мне он нравился, я бы с ним о многом поболтал: об освобождении, и об ирландском языке, и о Фиане Файл, и обо всем таком… Но в итоге все это был лишь треп, ты понял? Жена была ему как мать, а он вроде такой умный детеныш, но из таких… Знаешь, героинщики, они ведь ждут, что случиться может что угодно, они прячутся от всего: от людей, от правды, от мира, от всего, кроме своего эго. Героин — самый худший наркотик, он позволяет прятать голову в песок… И вот мы тут все сидим и ждем, мы — команда по уговариванию, потому что, если Питер Доусон не смог достать Маклайама снаружи, мы должны достать его до печенок.
— Мы — это кто?
— Я и Толстяк.
— Только вы вдвоем?