В смысле подрыва прирожденной мужской самоуверенности Чиппендейлы пошли значительно дальше Кларка Гейбла, который появился голым по пояс в том фильме, не помню названия. Я не знаю, что там творится на их выступлениях, но они дают нашим женщинам что-то такое, чего мы просто не можем им дать. Все, что я знаю о Чиппендейлах, я узнал из того, что видел на их афишах, расклеенных по нашим городам; а видел я молодых мужчин, одетых лишь в воротники-стойки и микроскопические трусики, что едва прикрывают внушительное хозяйство. Гладкая кожа, мускулистые торсы. У кого-то – роскошные золотистые волосы ниже плеч и пронзительные голубые глаза, наследие северной крови; у кого-то – короткие темные волосы и лица скорее латиноамериканского, нежели литовского типа; в некоторых из них было что-то явно негритянское, из серии «прямо с плантации в будуар».
Что это было? Я имею в виду их представления. Что-то похожее на прежние религиозные сборища «возрожденцев» или такой новомодный эротический врестлинг? Я не знаю. Но я знаю одно: то, что делали Чиппендейлы, мы, обычные парни, не сделаем никогда.
Мы приехали в Сахарный Дом: огромный монастырь из белого мрамора, в древнегреческом стиле. Фабио рассказал, что это здание построили в двенадцатом веке, на месте первоначального Дома, которому, как утверждает молва, было пять тысяч лет. И еще мы узнали, что первый Фабио, «океан безупречной любви», был духовным учителем и Иисуса Христа, и Гаутамы Будды.
– Иисус – Чиппендейл?! – удивился Гимпо.
Фабио обратил наше внимание на прекрасную физическую подготовку Назаретянина. Мы с Биллом глубокомысленно закивали. Звучало вполне убедительно.
Нас встретили двое эльфоподобных мальчиков лет двенадцати. Из одежды на них были лишь кашемировые суспензории. Такой же суспензорий, но шелковый, они протянули Фабио; Билу, Гимпо и мне достались хлопчатобумажные – гостевые. Мы разделись и смущенно натянули на себя эти крошечные подвязочки для мужского хозяйства. Нам было неловко за наше ни разу не-Чиппендейловское телосложение.
Фабио вежливо поблагодарил мальчиков и потрепал их по ягодицам.
– Давайте-ка, Джошуа, Габриэль, бегом в гимнастический зал – и работать над этим мышцами. – Фабио ласково улыбнулся. – Наше будущее, – добавил он с отеческой гордостью. – Пойдемте в храм!
Односложный ответ Z включает в себя все оправдания, которые необходимы для поддержания нашего пошатнувшегося самомнения.
– О, бля!
Но только этим Z не ограничился. Его понесло, и я с трудом успеваю за ним записывать.
– Выдающиеся стриптизеры, я бы даже сказал, эпохальные оголяльщики. Мечта поэта. – Шершавый йоркширский говор Z превращается в жеманное гортанное воркование Западного Побережья, просто не голос, а воплощенное обольщение, густой шоколад. – Привет, я Флер. А это мой друг Адонис. Ужасно рады с вами познакомиться. Ой, так мы с вами остановились в одном отеле?! Замечательно! Просто волшебно! А вы еще не были в здешнем тренажерном зале? Мы с Адонисом занимались все утро, подтягивали ягодичные мышцы. Вот, пощупайте. Правда неплохо? Но тут надо еще поработать. Еще чуть-чуть, и я верну себе прежнюю форму – каким я был прошлым летом.
Все воспоминания о великой трагедии рока, все споры, кто был поэтом-романтиком, а кто не был – как-то сразу забылись. Нет, я сейчас не могу ничего писать: Z действительно очень смешно гонит про Флера и Адониса (в стиле шоу Джулиана и Сэнди, но в приложении к девяностым годам), представляет их как серьезных артистов в современной индустрии развлечений. Z изображает все это в лицах. Мы с Гимпо смеемся как сумасшедшие. Наверное, мне надо сейчас извиниться перед всеми нашими друзьями-геями, которые у нас есть и были… ну, что мы так развлекаемся, по-гомофобски? Хотя какой смысл извиняться? Все и так знают, что мы мудаки.
Наш любезный хозяин устроил для нас небольшую экскурсию по этому храму мужественности, по этой невероятной гимназии тела и духа, где юные атлеты тренировались, сгоняя с себя семь потов, дабы достичь физического и духовного совершенства.