Мы нашли нужный нам дом – по тому адресу, что был у Гимпо, – но там вроде бы никакой не прокат автомобилей, а, скорей, магазин аксессуаров для штор. Плюс к тому он был закрыт. Но рядом была открытая дамская парикмахерская. Собравшись с духом, вхожу туда, сжимая в руке квитанцию на заказанную машину. Парикмахерши не говорят по-английски, а вы, наверное, уже догадались, что мы с Z и Гимпо, будучи истинными британцами, никаких языков, кроме родного, не знаем. Тычу квитанцию им под нос. Они указывают на адрес в квитанции, потом – на соседнюю дверь, где карнизы и шторы, и кивают.
Ага. Там, похоже, открылось. Во всяком случае, какой-то парнишка среднего школьного возраста отпирает дверь и при этом дымит сигаретой. Он входит внутрь, и мы входим следом за ним. Как выясняется, мальчик тоже не говорит на международном языке рок-н-ролла. Меня посещает эгоистичная мысль: какой смысл жить в постмодернистском мире, если никто не говорит по-английски? Да, это прокат автомобилей. Парень берет телефонную трубку и кому-то звонит. Тыча пальцем в часы на стене, объясняет нам на языке жестов, что нашу машину пригонят через полчаса.
Сейчас только десять утра. Вернее, самое начало одиннадцатого. Мы сидим в совершенно пустом ресторанчике через два дома от штор и карнизов. Три минуты назад здесь закончили подавать завтраки. Такой тут порядок. И никто не жалеет пойти навстречу трем озверевшим от голода странникам в нашем лице и приготовить нам яичницу с беконом, грибами, кровяной колбасой, копченостями и фасолью. В общем, мы в полном расстройстве. Нам предлагают выбрать чего-нибудь из «тематического» меню дня. Знать бы еще, что за «тема» такая, ресторан расположен на первом этаже четырехэтажного здания из серого бетона. Традиционная северно-европейская послевоенная архитектура. Внутри все отделано сосновыми бревнами. На стенах – лосиные головы, чучела енотов, сигнальные фонари. Шторы на окнах – в красно-белую клетку. На самом почетном месте, над искусственным камином – кошмарный портрет самого Дьюка, Джона Уэйна. Кошмарный – в смысле художественного исполнения. Что все это значит, мы вообще без понятия. У нас ощущение, что нас обманули: мы проделали такой путь – из декадентской, упадочной, распадающейся на части космополитичной столицы нашей великой убогой родины почти до границы Полярного круга, – и нам, наивным придуркам, хочется получить хоть немного реальности. Истинной, неподдельной жизни. А что нам предлагают? Ресторан, где все устроено по образу и подобию ущербного голливудского представления о том, каким должен быть ресторан на бескрайних снежных просторах Северо-Западного Фронтира.
Мы вовсю боремся с искушением снять со стены портрет Дьюка и забрать его с собой на Полюс. Его тяжелая челюсть говорит о коварном замысле США по глобальной американизации населения во всемирном масштабе, чтобы уже взять за глотку и держать мертвой хваткой – Голливуд, «Оружие для заложников», вторжение в заливе Кочинос, закидаем Ханой бомбами, нах, день высадки, Кавалерия прискачет и всех спасет, пейте кока-колу, Микки Мауса в президенты и прикупил я себе тут намедни надувную бабу, вылитая Джеки Кеннеди, сейчас пойду ей заправлю – красноречивее всей задушевной телеболтовни Рональда Рейгана. Но портрет остается на месте, потому что, пока мы решались, уже подошла официантка, чтобы принять заказ, и мы все улыбаемся, и киваем, и тычем пальцем в меню: нам вот это, вот это и это.
Она взяла меня за руку и повела за собой в огромную общую сауну, набитую голой распаренной плотью. Девочка с голосом, как суфле, сказала, чтобы мы раздевались. Мы покорно разделись. Мой ненасытный Циклоп вновь восстал ото сна. Я заметил, что у Билла и Гимпо тоже стоит. Причем стоит так неслабо.
– Секса мало не бывает! – рассмеялся Гимпо, поглаживая свой лютый орган в рубцах и шрамах. У него даже яйца свело в предвкушении.
Гимпо взял жареную оленину, я – тушеную оленину, a Z – самое близкое к биг-маку из всего, что было в меню.
– Это давняя лапландская традиция. Испокон веков дзен-мастеров здесь приветствуют именно так, – сказала девочка.
– Как – так? – спросил я, на миг растерявшись.
Девочка – лет семнадцать, не больше – уронила свою сигарету и нагнулась, чтобы ее поднять. Она подмигнула мне карим глазком.
– Не знаю, как это правильно по-английски, но здесь, в Финляндии, это называется развращенная евхаристия, или дурное причастие. Девушки из деревни, куда приезжают дзен-мастера, дают гостям сигареты, – принялась объяснять девочка с голосом, как суфле, – и ублажают их орально. Когда гостю наскучит первая девушка, он затягивается сигаретой, и вторая девушка в круге занимает место первой и продолжает ритуальную фелляцию. Потом третья, четвертая и так далее. Считается вежливым допустить до себя как минимум трех девушек, прежде чем излить семя. По легенде, когда Иисус посетил Финляндию, первые здешние христиане именно так его и встречали. Так что это действительно древний обряд.