— Привет!
— Привет.
— Как дела?
— Как сажа бела. А твои дела?
— Еще ни кому не дала… — залилась веселым серебристым колокольчиком.
— И мужу?
— И мужу. А что муж? Объелся груш. Опять домой под утро с какой-то засады приперся. Как перешел из следствия в УБОП, так одни сплошные засады. Только и знает: давай скорее есть — спешу! А как я, как ребенок — даже спросить не успевает. Все кому-то засаживает…
— Да брось ты. Не стоит лишний раз и по пустякам нервы рвать! Работа. Работа оперская такая…
— Засаживать! — иронично договорила Подаркова, прервав Паромова. — У него работа… А у меня что? Курорт?!.
Подаркова говорила хоть и с иронией, но спокойно, без озлобления и надрыва. И как она была права! Крыть ее простой довод было нечем. Абсолютно нечем!
На работе — работа, и домой придет — опять работа ждет: постирушки, приготовление пищи, хлопоты с дочуркой. Мужику что: пришел, разделся, умылся и на диван с газетой завалился в ожидании ужина. А женщине заваливаться некогда. Ее опять ждет работа. И ее, эту работу, на другие плечи не перебросишь, не переложишь. Не зря же в советское время существовал такой анекдот: «Спрашивается: чем советская русская женщина от француженки отличается?
Ответ: а тем, что у француженки под правую руку муж, под левую — любовник, — и женщина парит; у русской же — в одной руке сетка, в другой — Светка, впереди — пятилетний план, а сзади — пьяный Иван».
Тут уж не до парения… Все надо успеть. Да еще и мужу в кровати угодить, чтобы по сторонам не зырил, на «лево не ходил».
— Не вы одни так живете, все так живут, — брякнул Паромов банальное, как зубная боль. — Так уж на Руси Святой ведется, что женщине всегда больше достается. У нас даже в сказках Марья-царевна, Василиса Премудрая, Елена Прекрасная и, вообще, все женские персонажи, даже Баба Яга, всегда в хлопотах и заботах, вечно что-то прядут, шьют и мастерят. Словом, трудятся не покладая рук… А мужские персонажи, эти герои фольклора и эпоса все больше на печи валяются, да на чудо чудное надеются. Взять хотя бы Емелю — без щуки никуда. Так бы и лежал на печи, протирая кирпичи. Или же богатырь Илья Муромец — тоже тридцать лет и три года на печи провалялся, пока калики переходные приключениями богатырскими его не сманили. А Иванушка-дурачок без Сивки-бурки — ноль на палочке! Что и умеют, так это лежать на печи да жевать калачи. Иногда странствовать да драться. Без женщин — чисто бомжи и бродяги… неумытые, непричесанные. Так что, Марья-искусница, терпи! Не рви нервы. Все бежим куда-то, все спешим. И вечно не успеваем…
— Да уж! Да уж! — засмеялась Подаркова, и на щечках образовались симпатичные ямочки. — Приходится…
— Да уж! — подстраиваясь, усмехнулся и Паромов, но тут же перешел к деловому разговору: — Ты что забежала: по делу или просто?
— Глебов послал спросить, не нужна ли помощь.
— Нужна. Печатать постановления и уведомления. И еще кучу бумаг.
— Помогу.
— Да у тебя у самой дел не меньше.
— Ничего. Часок-другой помогу — с моими ничего не случится. Не протухнут и не прокиснут, да и пылью не покроются. Я же печатаю быстро. Да и с меня, точнее с моего злосчастного присеста на стол, началось это дело. Вон, какое уже пухлое! — указала она на разложенное на столе уголовное дело.
Что-что, а печатала Марина Юрьевна, как автомат. Не каждая профессиональная машинистка за ней смогла бы угнаться.
— Да забудь ты про эту чертову примету. Чему быть — того не миновать. И никакие приметы тут не помогут.
— Уже забыла.
— Вот т хорошо. Раз сама назвалась, то помогай. Печатай. А я предупрежу адвокатов, чтобы через часок прибыли.
Подаркова, устроившись за соседним столом, на котором стояла электрическая печатная машинка «Ятрань», быстро забарабанила по клавишам, а Паромов, придвинув поближе телефонный аппарат, принялся названивать в юридическую консультацию. С адвокатами повезло: на месте оказались и Изверова, и Лунев. К Апыхтину обещал придти сам заведующий.
Отзвонившись, снова принялся за печатание на своей портативной машинке.
К десяти часам привели из ИВС подозреваемых. И пошло, поехало. Опять закрутился, как белка в колесе.
До обеда предъявлял обвинение.
Нехороших с подачи адвокатессы виновным себя не признал и от дачи показаний, сославшись на статью 51 Конституции, отказался.
Злобин виновным себя признал частично — его адвокат Лунев рвал и метал — как же так, столько следственных действий было проведено без его участия — но поделать ничего уже не мог, лишь принудил своего подзащитного вновь воспользоваться статьей 51 Конституции. Тот и воспользовался, заявив при этом, что свои показания данные в качестве подозреваемого, в том числе и на очной ставке и во время следственного эксперимента, полностью поддерживает.