Кроме УК и статей в нем, квалифицирующих убийство или же умышленные тяжкие телесные повреждения, была еще статистика. Статистика не охватывалась уголовным или уголовно-процессуальным кодексами, но имела большое значение, особенно, если ею умело манипулировать. Манипулировать умели все: и в милиции, и в прокуратуре, и в судах. Но так как статут прокуратуры был выше, то последнее слово тут оставалось за прокуратурой, которой не нужен был высокий процент убийств. Не будет же прокурор сам себя наказывать, куда проще «драть» милицейских за рост тяжких телесных, повлекших смерть.
Политика!
А, как известно, политика — дело тонкое. Тоньше комариного носика. Или усика, или еще чего-то… Но все равно тоньше… К тому же, не только тонкое, но и грязное…
Не успел Паромов изучить материалы принятого дела, не успел вынести постановление о принятии дела к своему производству, как того неукоснительно требовал УПК, как в кабинет постучали.
— Войдите.
Дверь кабинета открылась, и на пороге возникла женщина, та самая, которую он видел возле кабинета начальника.
— Вы следователь Паромов?
— Я.
— Тогда я к вам…
— Если ко мне, то проходите и присаживайтесь.
Он указал кивком головы на ближайший к рабочему столу стул, специально поставленный тут для потенциальных потерпевших, свидетелей, подозреваемых и обвиняемых, то есть, тех лиц, которые подвергались допросу.
Женщина села на указанный стул, по-мужски заведя ногу за ногу, и молча уставилась покрасневшими от слез глазами на Паромова.
Оба молчали, внимательно изучая друг друга.
— Осмелюсь предположить, — первым нарушил молчание Паромов и заглянул в одну из страничек только что полученного дела, — вы — супруга потерпевшего… Смирнова Мальвина Васильевна.
— Можно просто Мальвина.
— Можно, но не во время следствия, Мальвина Васильевна. У нас организация официальная, и отношения в ней только официальные.
Смирнова на слова следователя не прореагировала. По крайней мере. Внешне. Молча открыла дамскую сумочку и стала вынимать из нее листок бумаги.
— Я с заявлением…
— Да я уже обратил внимание, знакомясь с делом, что заявление о розыске лиц, причинивших гражданину Смирнову телесные повреждения, и привлечении их к уголовной ответственности, отсутствует… Дело возбуждено по факту причинения телесных повреждений, без заявления.
— Какие телесные! — выслушав следователя, вспылила Мальвина Васильевна. — Мужа убили! Слышите вы, убили!!!
Даже на расстоянии чувствовалось, как напряжена она, и каким усилием воли ей удается сдерживать свою боль, обиду, слезы и раздражение.
— Извините, я не знал, что он умер, — принес извинения следователь, предположив, что Смирнов скончался, а в отдел об этом факте не сообщили. — Вы, по всей видимости, только из больницы. И в курсе… А нам еще не сообщили.
— Пока еще жив, — понизила она голос до нормального звучания. — Но все равно не жилец… — машинально вытерла свободной ладошкой выкатившуюся на щеку слезу. — С перерезанным горлом не живут… Врачи пытаются, делают все возможное и невозможное, но и сами не верят, что выкарабкается. А вы все, как сговорились: телесные да телесные… Его убили! Вот и говорите, что убили! И не мямлите…
Того и гляди, Мальвина Васильевна могла сорваться до истерики. Паромов, привстав, из стеклянного графина, стоявшего на подоконнике, налил полстакана воды.
— Выпейте и успокойтесь. Нам с вами предстоит еще о многом поговорить… И давайте, пока не будем друг друга ни в чем обвинять. Хорошо? — протянул он стакан женщине. — Поверьте, я вам очень и очень сочувствую… И сожалею… Но я — лицо официальное, кроме обыкновенной человеческой жалости, еще обязан вести расследование, задавать десятки разных вопросов, в том числе довольно жестких и малоприятных.
Как ни странно, она безропотно взяла стакан с водой и сделала несколько судорожных глотков.
— Хорошо.
— Передайте ваше заявление. Я приобщу его к материалам дела. Хотя, как я уже сказал, уголовное дело уже возбуждено и без заявления.