— Ах ты, гад! Ах, мерзавец! — кряхтит он…
А солнце заливает светом заснеженное поле.
На озере стало тихо. Мужчины опустили топоры, смотрят, что тут происходит. Никто не трогается с места. Никогда еще такого не случалось, никогда еще, сколько они себя помнят, управляющему не приходилось получать побои от простого рыбака. Скорее наоборот.
— Братцы, он его укокошит, — бормочет Ханнинг.
Евгений стоит с широко раскрытыми глазами.
Никто не трогается с места.
Лишь когда управляющий повалился в снег, и Лоденшок, десятник из имения, поспешил к нему на помощь, а Боцман стал рукавом утирать пот со лба, лишь тогда зашевелились рыбаки. Они не спеша двинулись на берег. Кришан Шультеке бежит первым. Бюннинг стонет лежа на снегу.
Боцман идет навстречу рыбакам, — ни на кого не смотрит, ничего не говорит. Только когда проходит мимо Йохена Химмельштедта, он произносит:
— Ну, Йохен, теперь понял, какие дела?
И Йохен дружелюбно улыбается Боцману в лицо.
Вильгельм Штрезов перекинул на руку бушлат — ему жарко, — взял топор, который ему одолжил Ханнинг. Евгений семенит рядом с отцом.
— Папа, мы домой? — спрашивает мальчик.
— Ну ясно, сынок, чего ж нам тут делать. А?
И Евгений кивает согласно.
В тот же день вечером Эмиль Хагедорн впервые опять появился под окнами избушки на берегу. Когда Боцман вышел из дома, направляясь в кабачок к Мартину Бишу, где, как всегда, играют в карты и выпивают рыбаки, Эмиль Хагедорн спрятался за угол.
Потом он некоторое время еще постоял, притаившись перед дверью, и заглянул в щели ставней.
Но войти… войти Эмиль Хагедорн не решился.
Стаскивай в кучу все, что может гореть, из жилищ и из сараев. Сними с высохшего остова рождественской елки подсвечники и пестрые картинки, вытащи ее наружу, эту елку, брось ее в общую кучу.
Старые ящики, тряпье, сломанные весла, истлевшие канаты, ну а при случае не помешает залезть и в поленницу дров. Только смотри, как бы не заметила мать.
До громоздких размеров должна вырасти древесная куча, она должна быть с дом вышиной, а гореть должна как целый город, полыхать должна. Пусть искры разлетаются по всей округе.
А у лавочника Клозе под навесом стоит бочка с керосином. Поговори-ка с его Фридрихом; достаточно будет небольшого бидончика, пустяки, всего небольшого бидончика — для растопки. Да чего ты, Фридрих, это же законное дело, знаешь, как все должно запылать! Да чего ты боишься, дурья башка, ведь это на кайзеров день рождения! Чего? Без керосина будет гореть? Сам помазанник божий празднует день рождения, братец ты мой, а ты жалеешь ке-ро-сина! Отцу, само собой, ни слова. Во-от, это другой разговор. Мы зайдем пораньше, еще до рассвета, и захватим бидончик. Смотри, если проспишь, вздуем, это уж поверь…
И Фридрих Клозе, озабоченный, ложится спать. Беда, если отец заметит, он ведь всегда так носится со своим ке-ро-си-ном. Говорят, что это отчаянно дорогая штука.
А другие думают, да и говорят, так: что, день рождения? Ну подумаешь, дело какое. У каждого бывает день рождения. Но костер, высокое до небес пламя, — это бывает только, когда день рождения празднует тот. А накануне из имения приезжают сани и привозят сладкий пирог. Кто сказал, что он сухой? Это, брат ты мой, лучший пирог, о котором ты можешь мечтать. И опять же костер! А вокруг костра мы потанцуем и споем песенку— только споем ее не как велит учитель, мы ее совсем переиначим… Барон или управляющий будет держать речь, а ты тем временем сладко уснешь с брюхом, полным дарового пирога, но потом будет костер и начнутся песни и танцы…
Поутру в школе дела нельзя сказать чтобы очень веселые, Клинк, как обычно, пристает со своими вопросами.
«Отче наш, иже еси на небеси…» Ну это еще ладно, каждое утро так. Но потом начинается…
— Ну-с, Эмми Химмельштедт, что же ты молчишь? Что, что? Ты не знаешь, как фамилия учителя его величества кайзера? Скажи ей ты, Фите Бланк… Сейчас я возьму палку! Вот видишь, оказывается, не так уж трудно это запомнить. А ты, Эмми, напишешь мне к послезавтраму двадцать раз: «Учителя его величества нашего кайзера зовут доктор Хинцпетер».
В классе никто не шелохнется. Каждый напряженно ожидает, что и до него доберутся. Ах, вопросы! Завтра ты все равно забудешь всю эту ерунду. У кого-то там фамилия Хинцпетер. В городе есть купец Хинцпетер, папа рассказывал, он пьет больше, чем двадцать рыбаков. На кой он мне сдался, этот Хинцпетер? Это величеству надо помнить, как фамилия его учителя.