— Ну хватит, Кришан, — прерывает его наконец Ханнес. Этих возражений можно было ожидать, поясняет Ханнес рыбакам. Он сам знает, что такое плавание не лишено опасностей, и не собирается этого замазывать.
— Однако же, — заключает он, — люди плавают, и мы могли бы попытать счастья, это вы сами понимаете. А нет — так все подохнем здесь с голоду, это уж будьте уверены. Я об этом по-всякому прикидывал…
Н-да, тут многое надо бы еще выяснить. Дело не шутейное. Каждый возбужден как никогда. Куда девалась обычная бездумность и безучастность. Сыплются вопрос за вопросом, они всплывают с такой же быстротой, как, бывает, на море в решительную минуту действуют руки. Постепенно из груды вопросов выкристаллизовывается один: почему сообща?
Но Ханнес Лассан знает ответ на него. Потому что работа у всех одна, потому что улов зависит порой от случая, потому что опасность для каждого одинакова, потому что один другому приходит на помощь.
Долго еще нет единого мнения. Кришан Шультеке все время возражает. Для него это счастливейший час. А между тем он уже твердо знает, что, когда дойдет до дела, он будет заодно со всеми. Да и другие это знают.
— Это надо все хорошенько обмозговать, — говорит Йохен Химмельштедт.
— Верно, Йохен, твоя правда. Вот и давайте завтра все соберемся и тогда решим, так или не так?
Но тут поднимается Кочерга. Другие говорили сидя. Кочерга первый, кто встает.
— Моя «Ильза» не пойдет в Данию. Я не желаю в этом участвовать, — говорит он.
Сначала никто ему не отвечает. Потом высказывается Боцман:
— А мы тебе морду набьем, Кочерга, ты и пожелаешь.
— Легче, легче, Боцман. Не думай, что ты каждого здесь можешь отлупить. Кочерга — это все же не Бюннинг.
Рассмешив рыбаков, Ханнес Лассан сразу привлек их на свою сторону. У Боцмана глубже врезаются морщины на лбу и выпячивается нижняя губа. Ему бы сейчас разбушеваться, стукнуть бы по столу кулаком… Но вместо этого он только говорит:
— Ну в таком случае твоя «Ильза» будет сохнуть на берегу весь год. Или ты думаешь, Ханнинг с тобой останется? Я-то уж, во всяком случае, с тобой не пойду.
— А ты вообще больше не член команды, — с достоинством отвечает Кочерга.
— Ну, хватит, — говорит Ханнес Лассан.
Да, на сегодня хватит разговоров об этом новом плане. Ибо на улице дети поют уже заключительную песню. Костер еще пылает вовсю, однако у Бюннинга с бароном, у пастора и учителя озябли ноги, несмотря на жар от костра. Они собираются домой. Еще раз, в последний раз исполняется песня в клинковском варианте.
На воле, по другую сторону Ри́ки, ярко пылает костер. Батраки и батрачки из Ханнендорфа пришли в трактир Мартина Биша, они занимают свободные столы в большом зале. Кто-то принес с собой старую гармошку. Зазвучали танцы, старинные и новые. Рыбаки остаются на своих местах в маленьком зале.
— Ну, хватит, поговорили, — произносит Ханнес Лассан.
Что ж, на сегодня хватит. Но не так-то просто молчать, когда у тебя в голове гудит от непривычных мыслей. Много неясного у тебя на душе. Большое дело задумано — как тут ни крути, дело это большое. А с другой стороны, рискованное дело, и что еще скажут на все это жены? Окупится ли риск и вся затрата сил и умения? Да, все это не так просто. Но что в жизни просто?
Еще этот Хеккерт уселся тут, мозолит глаза, как будто прирос к своему стулу. Конечно, он уже завтра будет знать о замысле рыбаков, самое позднее послезавтра, но все же не годится сейчас, в его присутствии, говорить о своем плане. Дазековские рыбаки на своих маленьких лодках пойдут в дальнее плавание к Дании! Вон он сидит, Хеккерт. Какая ему забота? Угри всегда его, и деньги в кармане. А мы, остальные? Наш путь — дальше в море, к датским берегам, и добычу на всех. Равный труд, равный риск. Так мы уравновесим капризы счастья. Все это выглядит разумным, но подумать все же надо.
Кришан Шультеке, как бы между прочим, выспрашивает Ис-Вендланда.
— Как ты говоришь? Ты должен был в комнате убирать, а старуха до полдня в постели валялась? Ну, брат, я бы такого дела тоже не стерпел.
— …И потом была у ней такая керосиновая лампа. Я, конесно, стекло уронил, а она хотела мне за это по баске. Ну нет уз, говорю я ей, так дальсе дело не пойдет. Если иссо раз такая вессь слусится, то я ухозу к себе домой, к своей доське, так и сказал.
— Да что ты говоришь, неужто по башке огреть тебя хотела? — спрашивает Кришан, давясь от смеха. — Ну, я бы ей показал, как драться. Неужто же ты спуску дал?