– Начинай по порядку. Как умерла моя первая жена Изабелла де Клэр?
– Милорд, клянусь, что она умерла от собственной руки.
– Мне известна старая сказка о том, что она не могла больше выносить меня в качестве мужа! – вскричал Уорик. – Теперь я желаю слышать правду! Если ты снова начнешь лгать, то умрешь раньше, чем закончишь фразу. – Загрохотавший гром сделал угрозу еще убедительнее.
– Лучшей подругой Изабеллы была Элис Ангулемская, первая жена ее брата. Эта иностранка обучила вашу жену готовить разные зелья и яды.
– Ты сама разбираешься в травах. И многому научилась от Элис.
Мэг не решилась соврать и кивнула в знак согласия.
– Что принимала моя жена?
– Изабелла была молода и боялась родов. Она принимала траву, которая, по словам Элис, не даст ей зачать.
– Что принимала моя жена? – грозно повторил Уорик.
– Чемерицу, – прошептала Мэг.
Гай прикрыл глаза и возблагодарил Бога за то, что Джори дали всего только болотную мяту. Чемерица – смертельный яд. Мэг хотела, чтобы у Джори случился выкидыш, она не стремилась ее убить.
– Ты замешана в смерти моей первой жены. Теперь о второй. Ты отравила разум моего сына подозрениями в неверности его матери, вынудила его следить за ней. – Граф замолчал, стараясь не сказать лишнего. «Трагический исход этих происков делает тебя виновной в смерти моей второй жены».
– Я любила Рикарда, как собственного сына.
– Да. И домогалась ответной любви. Это отягощает твою вину. – Уорик бросил взгляд на Берка, которого явно потрясли эти откровения. – А теперь объясни, зачем ты влила болотную мяту в эль для графини?
– Рикард – ваш законный наследник. А ее ребенок вытеснит Рикарда из вашего сердца. Она настроит одного сына против другого.
– Я знаю, ты считаешь меня дьяволом. Может быть, я жесток, нестерпимо высокомерен, но, видит Бог, я не грешник.
– Я не считаю вас дьяволом. Я люблю вас! Во мне тоже течет кровь де Клэров. Когда умерла Изабелла, вам нужно было сделать меня своей графиней!
Уорик содрогнулся.
– Ты не можешь здесь оставаться. Я возвращаю тебя де Клэрам в пограничье Уэльса. Собирай вещи.
В этот вечер у одного из рыцарей Уорика, того самого, который обнаружил убежище Мэг в одной из башенок, вдруг началась лихорадка. Среди слуг тотчас разнеслись слухи, что Мэг – валлийская ведьма.
Когда все собрались в зале на ужин, Берк рассказал об этих слухах графу Уорику. Гай вполголоса выругался и поднял руку, призывая всех к молчанию.
– До моего слуха донеслись разговоры, что кто-то здесь распространяет сказки о колдовстве. Мэг отослали в Уэльс по моему приказу. Она была женщиной со странными понятиями и привычками, но она не ведьма. Вера в сверхъестественное – это вздор и глупости. В Уорике я их не потерплю. Это всем ясно? – Бешеный взгляд графа обежал всех сидящих в зале. – У Джона Монтекута лихорадка. У него болит горло. Скорее всего из-за того, что ему пришлось стоять на посту в дождь. Отвар из огуречника и порция кларета быстро поставят его на ноги. – Потом граф приказал своему управляющему: – Поместите Монтекута в карантин. Если болезнь окажется заразной, слухи о колдовстве появятся снова.
Граф поздно отправился спать, зная, что впереди еще одна бессонная ночь. Он так тревожился о жене, что боялся лишиться рассудка. Его жена не могла терпеть его присутствие, а он не мог вынести ее отсутствие.
Гай отбросил одеяло, встал с постели, подошел к окну, выглянул наружу. Небо все еще раскалывалось от молний, но гроза уже уходила. Он снова подумал о жене. Раскаты наверняка слышны и в Уиндраше, только бы Джори не испугалась!
«Конечно, она боится. Не грозы, а предстоящих испытаний. Ей наверняка трудно справиться с мыслью, что ее мать умерла родами. И мне тоже».
Гай стал одеваться. «Господь всемогущий! Я же не могу к ней ехать, пока не станет ясно, что болезнь незаразна».
Услышав, что Брут скребется в дверь, Гай открыл и впустил волкодава. Брут бросил на хозяина сочувственный взгляд. Гай вернулся к окну и с яростью стукнул кулаком по каменному подоконнику. Сейчас он чувствовал угрызения совести, что не облегчил душу Джори рассказом о встрече с Робертом Брюсом.
– Не смотри на меня так! – прорычал он Бруту, который ответил ему таким же рычанием. – Я собирался ей рассказать за обедом и пошел в кухню за элем. Ну да, я хотел устроить грандиозное представление, объявив, что решил пощадить Роберта Брюса, чтобы Джори оценила мое благородство. Самовлюбленная скотина, вот кто я такой!
Брут кивнул в знак согласия.
«Она умоляла меня, а я лишь разжигал в себе ревность. – Гай сжимал и разжимал кулаки. – Когда я в самом деле встретился с ним, то ревность пропала, я ощутил, что Брюс исполняет свое предназначение».
– Почему я позволил ей уехать, не облегчив ее душу? Почему, дьявол побери, я вообще позволил ей уехать?
Брут печально повесил голову.
Прошла еще неделя. Гай осмотрел больного рыцаря и, к своему облегчению, понял, что лихорадка спадает, все симптомы заболевания стали слабее, а новых больных не было. Он уложил седельные сумки, сообщил Берку, куда едет, и приказал управляющему:
– Не пускай Брута за мной.
Рикард де Бошан был во дворе замка Уиндраш, когда заметил, что туда въезжает отец. Юноша бросился в конюшни, где Роджер Мортимер седлал коня, чтобы ехать на охоту.
– Отец! Думаю, он меня заметил, у него глаза, как у орла.
Уорик пулей подлетел к конюшням, соскочил с коня и прошел внутрь.
– Что вы двое здесь делаете?
Ричард старался избежать взгляда черных проницательных глаз отца.
– Почему ты уехал из Лондона? – потребовал ответа граф и, не давая сыну времени ответить, закричал: – Почему ты бросил службу у короля?
Отвечать стал Роджер:
– Эдуард вызвал Гавестона. Он отнял опеку над нами у Мортимера из Чирка и передал ее своему любовнику.
Наконец Рикард пришел в себя и заговорил:
– Этот павлин Гавестон со своими друзьями из Гаскони сделали жизнь невыносимой. Мы уехали в знак протеста.
– Значит, вы еще можете быстро вернуться ко двору. Вы – самые знатные из молодых приближенных короля. Нельзя оставлять поле боя иностранцам.