— Я ни за что на свете не стал бы играть с вами в покер, Иден. — Киннкэйд улыбнулся. — Иногда по вашему выражению лица ни о чем нельзя догадаться.
Но то, что он не заметил в ней никаких признаков интереса, заставило его усомниться. Если она не знала Макса, то ей было нечего скрывать.
— Не знаю, о чем вы говорите.
— Не знаете? — Он поднял бровь с насмешливым видом.
— Нет, я… — Она не закончила фразы, потому что в дверь постучали.
— Обслуживание номеров, — послышался приглушенный дверью голос.
— Я заказал завтрак. Подумал, может быть, вы проголодались.
Киннкэйд подошел к двери.
Официант в белом вкатил столик на колесиках в номер.
— Добрый день, мистер Харрис. Приятно, что вы снова с нами. Желаю вам хорошо провести день. — Увидев в дверях Иден, он просиял улыбкой. — Здравствуйте, мэм.
В ответ она кивнула и плотнее запахнула халат у горла.
— Где прикажете накрыть, мистер Харрис?
— Вон там будет в самый раз. — Киннкэйд указал на свободное пространство рядом с письменным столом.
— Правильно.
Официант кивнул и с профессиональной ловкостью расставил складной стол и снял горячие блюда с жаровен под столешницей. Гостиную наполнил восхитительный аромат хорошо, до хруста поджаренного бекона, свежезаваренного кофе и дрожжевого хлеба.
— Хотите, чтобы я разлил кофе, мистер Харрис?
— Спасибо, мы сами.
Киннкэйд подписал счет и вернул его официанту. Тот направился к двери.
— Приятного аппетита.
Киннкэйд запер за ним дверь и вернулся к столу. Иден все еще стояла в дверях спальни.
— Лучше, пока все не остыло, садитесь есть. — Он придвинул себе стул и сел.
Иден подошла и тоже села. Взгляд ее быстро обежал стол, задержавшись на белой скатерти, изящных фужерах и хрустальной вазе с единственной розовой розой.
— Они всегда так накрывают на стол, когда вы заказываете еду в номер? — Она потрогала бархатистые лепестки розы.
— Да, в лучших отелях всегда.
Киннкэйд смотрел на нее через стол, стараясь понять, что она думает. Он столько лет провел, переезжая из одного отеля в другой, что перестал обращать внимание на такие знаки внимания.
— Это мило.
Иден развернула лиловую салфетку и положила на колени.
— Да, мило, — принимаясь за свой омлет, отозвался Киннкэйд.
— Здесь прекрасно кормят, — заметила Иден, попробовав омлет.
— Рад, что угодил… — Киннкэйд замолчал, сосредоточившись на завтраке. Слегка утолив голод, он спросил: — Хотите рассказать мне все остальное?
— Остальное? — Его вопрос застал Иден врасплох.
— Да, остальное. Того, что вы мне рассказали, было бы недостаточно, чтобы обвинить вас в убийстве. Подозрение в этом случае значит немного. Должно же было быть что-нибудь еще.
Киннкэйд намазывал земляничным джемом кусок подсушенного хлеба, потом протянул его ей.
— Ребекка Сондерс, — сказала она, потом пояснила: — В тот вечер один из помощников шерифа видел ее с Джефом. Оказалось, что Ребекка уверила всех, включая и своего отца, что в тот вечер у нее было свидание с Джефом, а не с Винсом. И когда шериф начал ее допрашивать, она так ему и сказала. Узнав, что Джеф мертв, она сочинила целую историю о том, как Винс и я прицепились к нему, и как я была расстроена, и как приревновала Джефа, потому что он приехал с ней. Она утверждала, что Джеф настоял на том, чтобы Винс отвез ее домой, а сам решил остаться со мной и успокоить меня.
— А когда Винс начал давать совсем другие показания, шериф решил, что он лжет, пытаясь защитить вас, — догадался Киннкэйд.
— Ребекка была очень убедительна. — Иден разломила кусок тоста и теперь держала его в руке. — Думаю, людям больше понравилась ее история, потому они и поверили ей.
— Так что же случилось? Неужели Ребекка в конце концов изменила свои показания?
— Вы что, шутите? — В голосе Иден впервые прозвучала настоящая горечь. — Она поняла, как ей выгодно придерживаться своей версии.
Киннкэйд нахмурился:
— Что вы хотите сказать?
— Хочу сказать, что не прошло и месяца после смерти Джефа, как отцу Ребекки сделали операцию шунтирования сердца, в которой он нуждался, а заплатил за нее Де Пард. Чуть позже починили и покрасили их дом, у детей появилась новая одежда, а у Ребекки — новая большая машина. И все это благодаря Де Парду. Она нашла свою серебряную жилу и решила вытянуть из нее все серебро до последней крупинки. — Иден ковыряла вилкой в своем омлете. — Даже если бы она захотела сказать правду, то ей бы не дали. Дело зашло слишком далеко. — Она покачала головой, и при воспоминании обэтом ее передернуло. — Если бы на процессе она свидетельствовала против меня, вероятно, я была бы сейчас в тюрьме.
— Так она этого не сделала?
— Нет. Она погибла в автокатастрофе за два месяца до того, как мое дело было передано в суд.
— А что произошло, когда вы встретились с Де Пардом в частном порядке?
Вилка выскользнула у нее из пальцев и звякнула о тарелку.
— Откуда вы узнали?
— Ну, это же само собой разумеется. — Киннкэйд поднял кофейник и налил кофе им обоим. — Я знаю, что, если бы я был Де Пардом, а вы обвинялись бы в убийстве моего брата и шериф был бы моим кузеном, я потребовал быочной ставки с вами.
— Так он и поступил, — призналась Иден. — Это случилось в то утро после смерти Джефа, когда я была еще в тюрьме…
Одна лампочка без абажура, обнесенная проволочной сеткой, едва освещала камеру. С того момента как ее посадили в тюрьму, Иден ни разу не присела: она металась из угла в угол по своей камере. Еще немного, и она сошла бы с ума. Сейчас она сидела, скрестив ноги, в середине своей койки, крепко охватив руками талию.
Женщина в соседней камере громко стонала. Она стонала большую часть ночи, если только ее не рвало или она не изрыгала проклятия и непристойности по адресу дежурного помощника шерифа.
В таких обстоятельствах — среди всех странностей и грубости тюремной обстановки, ее назойливых шумов и кошмара последних событий — о сне мечтать не приходилось. Иден была измучена и напугана, нервы ее были на пределе. И сейчас впервые за все это время из глаз ее потекли слезы.
Лязгнули болты, дверь заскрипела, и от этого звука по телу Иден пробежала судорога, будто по нему пропустили сильный электрический ток. Полная страха и надежды, она смотрела на дверь, отделявшую камеры от остальных помещений. Наконец тяжелая металлическая дверь распахнулась. Вошел Лот Уильяме и приблизился к ее камере. Она слышала эхо его шагов, зловеще отдававшееся в помещении. Не говоря ни слова, он вставил ключ в замок.
Она тотчас же вскочила со своей постели.
— Меня выпускают? Могу я уехать домой?
— Оставайся на месте, — рявкнул он, и Иден тотчас же замерла, укрощенная резкостью его голоса. Довольный произведенным эффектом, он открыл дверь камеры и поманил ее к себе. — К тебе посетитель.
Лицо Иден просияло.
— Это мой дедушка, да? Он приехал, чтобы забрать меня домой?
Шериф бросил на нее холодный взгляд, и она тотчас же умолкла.
— Пойдем со мной.
Он схватил ее за руку выше локтя и повел, толкая впереди себя, по коридору.
Свернув направо, Уильяме резко остановился перед ничем не примечательной дверью. Продолжая крепко держать Иден за руку, он нажал на ручку двери.
— Сюда, — сказал он, грубо толкая ее вперед. Комната была затоплена солнечным светом, и после двух часов, проведенных в тускло освещенной камере, глаза Иден не сразу приспособились к нему. Она зажмурилась от нестерпимого блеска, успев заметить большой деревянный письменный стол и пустой канцелярский стул перед ним.
— Я подожду снаружи. Дай мне знать, когда закончишь, — сказал шериф.
Иден оглянулась и увидела, как дверь за ее спиной закрывается. Она подумала, что шериф обращается к ней. Потом она почувствовала запах дорогого мужского одеколона и, резко обернувшись на этот запах, в смятении уставилась на Дьюка Де Парда.
Он смотрел на нее, не отводя глаз. В каждой черте его грубоватого лица была запечатлена боль.