Полина посочувствовала ему, а Бену шепнула:
— Сволочь этот проводник. Он не ответил впрямую ни на один вопрос.
Они пришли к мнению, что при первой же возможности под благовидным предлогом отколются от группы. На очередном привале Полина вернулась бледная, и сказала, что пошла за проводником и застала его нюхающим окровавленный платок.
— И лицо у него было счастливое.
— Не говорят «счастливое» про маньяка, нюхающем застарелую кровь. Кайфующее, как у наркомана, но никак не счастливое.
— Ты вообще дурак, Магерамов, если в такой момент рассуждаешь о подобной глупости.
Тебя в дурку надо сдавать.
— Становись в очередь, будешь сто двадцать пятой.
— Он еще обижается! Из-за него я влипла в эту ситуацию, оказалась в этом гнусном месте, куда, в общем-то, не стремилась.
— Почему из-за меня? Кто говорил, что надо узнать все до конца?
— Ты!
— Вы бабы вечно все переврете, все зло от вас!
— Зато вы мужики чересчур умные. Всех вас в дурку!
Разобидевшись, они развернулись в разные стороны. Оказывается, пока они занимались выяснением отношений, проводник с Александром исчезли. Бен прошелся, но нигде их не нашел. Из-за отдаленных кустов раздались приглушенные голоса. Бен подкрался и осторожно раздвинул ветки. Начало жутчайшей сцены в его жизни его насторожило.
Двое из их компании разговаривали. Странно было лишь то, что послушник стоял перед Касьяном на коленях, но вполне могло статься, что тот застал его сидящим, и Александр лишь приподнялся для разговора. Бен прислушался.
— Надо бросить этих двоих, они лишь задерживают нас, — сказал послушник. — Свяжем их и оставим апостолам. Или ты может, хочешь девочку? Тогда имей ее по быстрому, я очень спешу. Я всю жизнь мечтал и шел к этой зоне. В мире безверие, каноны не соблюдаются, священники безбороды и безусы, едят непотребное мясо во время поста.
Мне все это надоело.
— Мне так видится, ты сам положил глаз на девочку, сын мой.
— Вы ошибаетесь, отче. Девочки меня не интересуют и никогда не интересовали, а мужчина слишком стар для любви.
"Я с тобой и не стал бы", — мстительно подумал Бен.
— Так мы идем, святой отец? Мое терпение не безгранично.
— Бог терпел и нам велел, но ты можешь успокоиться, сын мой. Знаешь почему?
Послушник отодвинулся от него и опасливо спросил:
— Ты убьешь меня?
— Боже упаси. Как ты мог такое подумать?
— Я видел, как вы целовали платок с моею кровью, святой отец. И как зловеще улыбались при этом. Так что сбросьте вашу маску, отче, и признавайтесь, что вы задумали. Но знайте, что бы вы ни сказали и не предприняли, я заставлю привести нас в зону абсолютной веры. Мне не терпится пообщаться с единоверцами.
— Это будет трудно сделать, — грустно признал Касьян.
— Почему? Здесь все возможно. Мертвые оживают, живые не умирают.
— Все так, сын мой, но ты заметил, что все ожившие имеют целые тела.
Бен в этом месте разговора почувствовал себя неуютно, и у него возникло острое желание бежать, куда глаза глядят. Он знал, что может проделать это в любой момент, только теперь старался выяснить, когда этот момент наступит. Хотелось услышать объяснения от проводника, но одновременно с каждой минутой возрастала опасность быть обнаруженным. Бен пребывал в смятении, разрываясь между двумя решениями, и чем дольше длилась пауза, тем ширился холодок ужаса в душе. Впрочем, это был не ужас, ужас пришел несколькими минутами позже.
— Святой отец, вы угрожаете мне расчленением? Посмотри на себя, дохляк, я не позволю ничего сделать с собою.
— При чем здесь я? — Касьян повторил это несколько раз кряду, посмеиваясь.
Послушник затравленно оглянулся, ища сообщников негодяя.
— Я один, — успокоил Касьян.
— Так веди меня в зону, пока я не встал и не начистил тебе физиономию.
Говоря так, Александр несколько раз дернулся, пытаясь подняться с колен, но это ему не удалось.
— Ноги меня не держат, — в его голосе не было страха, только несказанное удивление.
Касьян погладил его по голове, приговаривая:
— Ты удивишься еще больше, когда я скажу, что идти нам уже никуда не надо более, потому как мы уже пришли. Мы в зоне абсолютной веры, Саша.
— Убери руку, проклятый извращенец! — оскорбился послушник, пока до него не дошел смысл сказанного. — Мы уже пришли? Врешь! Где же истовые верующие?
Проводник указал на него пальцем.
— Чего ты в меня пальцем тычешь, лжец? Я тоже могу! — и продвинутый послушник показал пастору "фак".
Касьян с укоризною покачал головой и достал складной нож. Послушник дернулся, но так и не смог подняться.
— Господи как страшно, — завыл он. — Как в кошмарном сне, когда появляются чудовища, ноги делаются тяжелы как чугунные, и их еле передвигаешь.
Глядя ему в глаза, Касьян со скрипом раскрыл нож, явив лезвие двадцати сантиметров, остро оточенное с одной стороны и в зазубринах с другой.
— Неужели вы убьете безоружного?
— Я еще никого не убил. Ни одного человека. Это сделаешь ты сам, — с этими словами Касьян передал послушнику нож. — Режь себе палец.
Послушник с растерянным лицом вертел посверкивающий нож в руке.
— Почему вы считаете, что я буду резать себя сам?
— А ты разве так не считаешь? Давай попробуй.
Противоречивые чувства боролись на лице послушника, он поднял дрожащую руку с ножом, на котором от дрожания играли зловещие блики, и полоснул по среднему пальцу. Касьян оборвал крик боли словами, что его могут услышать.
— Ты же не хочешь, чтобы те двое убежали и избежали твоей участи?
— Но я ведь буду к тому времени мертвый?
— Но ведь тебе не все равно от этого, получат они все, что им причитается или нет?
Режь!
Бен оцепенел, а послушник, как ни в чем не бывало, отхватил себе палец, с легким стуком упавший на траву.
— Меня всегда интересовало, сколько весит палец? — несмело улыбнулся послушник.
— Один раз во сне я отлежал себе руку, и она показалась мне очень тяжелой.
— Золотце ты мое, — Касьян опять погладил его по голове. — Сейчас мы это узнаем точно. Режь себе руку, сын мой.
— Вы точно знаете, что надо резать? — усомнился Александр.
— Конечно. Я уверен, а ты ведь веришь мне?
— Абсолютно, — пожал то плечами. — Где лучше отхватить, у плеча?
— У локтя начинай, а то у плеча ты слишком быстро истечешь кровью, и мы не успеем занять ногами.
Послушник приставил нож локтевому сгибу и стал водить туда — обратно. Бок его стремительно окрасился красным.
— Да ты ножик поверни зубчиками, так тебе удобнее хрящики будут пилить, — отечески наущевал Касьян.
Бен попятился, руки попали на мокрое, оказалось, что он описался словно пятилетний ребенок. Ничего не соображая, он полз задницей вперед, хотя давно можно было встать, так как кусты закрыли картину экзекуции. Когда же он поднялся, то упал, ноги не держали. Далее он бежал на четвереньках, словно напуганный до смерти, загнанный за вешки зверь.
Полина, как ни в чем не бывало, лежала на травке, там, где он ее оставил. Он схватил ее за руку, она руку вырвала.
— Убирайся! — крикнула она. — Я на тебя обиделась!
У Бена стремительно вылетело из головы, что они поссорились. Он даже не помнил, о чем они говорили.
— Бежим, если хочешь жить! — шептал он, но из горла вырывался лишь хрип.
— Отстань, говорю! — закричала девушка.
Он увещевал ее говорить тише, он встал на колени, куда там, девица была непреклонна.
— Что ты там шепчешь! — гневно сказала она. — Ты мне надоел. Где проводник?
Проводник! — позвала она.
Бен опрометью кинулся прочь, потом, будто вспомнив, вернулся, схватил девушку за руку, она опять вырвалась.
— Иду, моя милая! — послушалось издалека.
Затопали шаги, зашумели кусты. Бен метался по поляне. Не мог ни убежать, ни остаться. Он был на грани помешательства. Появившийся Касьян с улыбкой лицезрел его мучения.