Он наглое развязное животное!
«Заеду за тобой вечером, Джонни!» — не слишком ли он самонадеян? Неужели приставала всерьез думает, что я так запросто сдамся?
И я, затаив в себе волнительное предвкушение новой встречи, проскальзываю мимо ворчащей мамы, ныряю в дом за недочитанной книгой, а потом снова отправляюсь на пастбище. Но, разместившись под любимой яблоней, лишь машинально переворачиваю странички — вроде бы читаю, бегу по строчкам глазами, но мысли далеко не о том.
Интересно, он фамильярничал на публику, потому что от природы такой, без башки, или же сознательно старался произвести впечатление неординарным способом?
Да каким неординарным?! Бунтарь! Варвар! Питекантроп!
Но стоит только вспомнить, как я беспомощно чертыхалась на его плече вчера, как разом с меня слетают все неодобрительные рассуждения. Я снова улыбаюсь, представляя его серьезное, без доли иронии лицо с нахмуренным лбом, густыми суровыми бровями, воинственным взглядом и жадными губами, которые нагло шептали мне всякие дерзости. Его уверенный, в меру низкий голос буквально шелестит по коже до сих пор, отчего по спине, рукам и ногам теплой волной пробегают мурашки. Я запрокидываю голову, закрываю глаза и втайне мечтаю… Но то, о чем я мечтаю, страшно раскрыть даже самой себе.
А к ужину наконец-то возвращается папа, и мы по традиции собираемся вместе за столом. Но я не могу насладиться тихим семейным вечером сполна, как привыкла наслаждаться прежде. Я постоянно отвлекаюсь на звуки, доносящиеся с улицы, на любой гул проезжающего мимо мотоцикла и даже автомобиля, я то и дело поглядываю на стрелки часов.
«Заеду за тобой вечером, Джонни!»
Вот черт! Ну почему я веду себя так, будто собралась с ним куда-то ехать, будто рада запрыгнуть к нему на сидение и вновь прижаться щекой к его широкой спине?
Нет, мне нужно успокоиться. И выкинуть его слова из головы. Я на подобное не подписывалась! А сама, распрощавшись с вилками, кружками и тарелками, кидаюсь к зеркалу. А потом на улицу.
Как узнать: по его мнению, уже вечер? Или вечер — это когда темно? Так и слоняюсь в мучительных мыслях из комнаты на террасу, а с террасы обратно в комнату. А проходя мимо мамы, отчетливо чувствую ее желание поделиться увиденным и услышанным за сегодня с папой. Она ловит мгновение, подбирает слова, гуляет по тонкой ниточке, вымеряя удобный шаг и нужное расстояние.
Но мама… папа знает гораздо больше тебя. Прости.
Папа в курсе, что мы с ним уже кувыркались.
Сумерки спускаются на поселок нехотя и будто бы даже боязливо, неспешно накрывают крыши домов своим прохладным серым полотном, аккуратно соскальзывают вниз и растекаются вязкими чернилами под ногами. Я сижу в самой что ни наесть темноте, в углу террасы, и не знаю, чем занять себя: ни задачи, ни фильмы, ни клипы, ни переписка с Юлькой не могут вырвать меня из мучительного плена ожидания. Я жду. Черт возьми, я его жду!
Но когда этот упрямый баран наконец-то показывается у калитки — с тихим рыком тормозит возле нее, — я не собираюсь даже поворачиваться в его сторону. Да что он возомнил о себе? Думает, я брошу все свои дела и с упоением побегу к нему?
Я давлю в себе приступ радости и желание, если не бежать, то хотя бы просто подойти, и демонстративно утыкаюсь в ноутбук.
— Я никуда не поеду!
— Тогда мне придется позвать тебя громче. Вот так, — он слегка поддает газу, и его мотоцикл начинает надрывно ругаться, вынуждая меня встать.
— Прекрати! — фыркаю я и кошусь на входную дверь. — Ты хочешь, чтобы кто-нибудь вышел?
— Я хочу, чтобы ты вышла ко мне.
— Ни за что!
Он снова нахально газует, поднимая пыль на тропинке.
Его самонадеянный вид и настойчивость, которую я давно оценила, провоцируют меня на улыбку:
— Ты не понимаешь?
Но он, кажется, не слышит:
— Не заставляй меня подключать к уговорам твоих родителей.
— Что? — мягко усмехаюсь я и в порыве несправедливости сбегаю с порожков. — А не слишком ли ты…
— Вот так-то лучше, — довольно улыбается он, не дав мне договорить. — А теперь иди сюда и прыгай ко мне в седло.
Я смеюсь:
— Ты серьезно думаешь, что я стану с тобой кататься?
— Кататься? — хмыкает он. — Если это еще одна твоя жаркая фантазия, то хорошо, я принял к сведению и отметил на будущее. Но извини, сейчас мы должны будем решить одно важное дельце, касающееся нас двоих. Так что садись и поехали!
— У меня нет с тобой общих дел!
Он ухмыляется. И не сводит с меня своих бесстыжих черных глаз, которые в буквальном смысле пожирают, раздевают, оставляя на коже жгучие следы:
— Ошибаешься. Есть.
Он дразнит меня! И снова проворачивает ручку на мотоцикле, тем самым заглушая всю ту тираду ругательств, которую я на него обрушиваю. А потом, прекратив газовать, с невинным лицом переспрашивает:
— Что ты сказала? Прости, я не расслышал.
Неожиданно для себя я оказываюсь в двух шагах от него, и теперь, когда это отчетливо осознаю, мне трудно отступить или отвести от него взгляд. Без шлема, верхом на этой железной бандуре, он кажется таким привлекательным, что я начинаю злиться всерьез.
— Когда-нибудь я прибью тебя! И похороню в коробке из-под холодильника!
— Тих-тих-тих-тихо, — улыбается он и ловит меня за руку. — Мы обязательно сыграем во все твои любимые ролевки. Чуточку позже. — И вмиг делается серьезным: — Но для начала съездим в гости к некоему Ромочке.
Опешив, я слегка зависаю и еще некоторое время наиглупейшим образом таращусь на него:
— Зачем?
И даже не вырываюсь.
Прочувствовав, с какой нежностью и аккуратностью он перебирает мои пальцы, я с головой ухожу в ощущения.
— Расставишь все точки над i в своих незавершенных отношениях, прежде чем мы начнем новые. Иначе я расставлю их сам.
Да он с катушек съехал?!
Я одергиваю руку. Но осознав всю комичность проблемы — кажется, приставала меня ревнует, он меня ревнует! — решаю слегка усугубить ситуацию.
— Новые? — с придыханием переспрашиваю я. Подхожу к нему ближе, опираюсь на его плечо и сажусь позади. — Хм…Тогда нам придется заехать еще и к Вовику!
Он в недоумении оборачивается:
— А что у тебя с Вовиком?
— А с Вовиком у меня… — я еле сдерживаюсь, чтобы не рассмеяться, — …в пятом классе я сидела с ним за одной партой!
— М-м. То есть… ты хочешь сказать…
Я киваю и ловко спрыгиваю с мотоцикла:
— О, а ты, оказывается, сообразительный! Молодец, — машу ему я и ныряю обратно в калитку, — возьми пирожок с полочки!
— Какой еще пирожок? — смеется он и глушит мотор. Соскакивает следом за мной, дергает калитку…
Я слышу, как он бежит. Его шаги эхом отзываются во мне. И пока я лечу от него по бетонной дорожке, мое сердце сладко сжимается, подбивая разум на всякие глупости.
Хохотнув, я ухожу резко вправо, к гаражу, заставляя его притормозить на повороте, но просчитываюсь. Он успевает схватить меня за запястье, и я совершенно неожиданно — очень даже ожидаемо! — оказываюсь в его крепких объятиях, лицом к лицу. Глаза в глаза.
— Может, хватит уже от меня бегать, Джонни? — тихонько спрашивает он и большим пальцем руки осторожно убирает прядь волос, упавшую мне на лоб.
Его шепот обжигает. Взгляд пытливо скользит по мне. Широкая крепкая грудь, в которую я упираюсь ладонями, напряженно вздымается. Где-то под ней размеренно стучит что-то горячее, непоколебимое, мужественное. Но я смотрю на его губы и думаю только о них.
— Нет, — коротко выдыхаю.
— Нет? — И он наклоняется. И прислоняется ко мне лбом, носом, слегка колючей щекой, отчего я теряю твердую почву под ногами. И плыву. И парю. — Ты хочешь свести меня с ума окончательно? — И легко целует в висок.
Кажется, он знает о моих желаниях все…
15. Антон