Спорим, вы решили, что знаете про Олли все, но это не так. На самом деле с ним все в порядке. Будь у меня снова такая возможность, я все равно хотел бы, чтоб он был моим лучшим другом, точь-в-точь как раньше. Когда у тебя есть лучший друг, больше ничего не нужно. Это как броня или как защитное поле вроде тех, что бывают в компьютерных играх и которые еще издают такой вой, и ты начинаешь светиться оранжевым, и пока ты оранжевый, пули и снаряды от тебя просто отскакивают.
Олли — мой лучший друг уже так давно, что я даже не замечаю это поле, потому что оно стало постоянным. Когда он уходит, с меня словно сдирают кожуру. Я не знаю, чем заняться. Места себе не нахожу. И даже если я чем-нибудь занят или просто валяю дурака, в голове я все равно представляю, как буду потом рассказывать об этом Олли.
Однажды я пытался дозвониться домой, чтобы меня забрали, но по ошибке набрал номер Олли, и пришлось объяснять его маме, что я ошибся. Она решила, что я чокнутый. А я просто сделал это на автомате.
Я так и не успеваю выяснить, зачем он так вырядился, и когда мама Олли появляется у нас, чтобы отвезти его к тетке, я совершенно не готов к тому, что его сейчас заберут. Никакого предупреждения или еще чего. Как если бы кто-то просто зашел и отобрал у вас ноги.
Хотя это не совсем так. Если оторвать у человека ноги, он умрет от потери крови.
Она даже не спрашивает, зачем это Олли таскает на плечах сову с медведем, — просто выдергивает их и оставляет у входной двери. А я-то надеялся, что он так и пойдет, и, кстати, ведь чуть было не пошел.
Когда дверь за ним закрывается, я смотрю на часы, а впереди еще целое воскресенье.
Вы скажете, что это без разницы, воскресенье там или нет, раз все равно каникулы, но это не так. Потому что все дома. По воскресеньям всегда кажется, что дом чересчур полный и в то же время чересчур пустой. Если тебе вдруг понадобится телик, или кухонный стол, или солнечный кусок лужайки, наверняка выяснится, что кто-нибудь тебя уже опередил. Но хотя все лучшие места в доме заняты, иногда у меня такое чувство, что все наше семейство просто слоняется без дела словно потерянное, не зная, куда себя приткнуть, и так до самого вечера, и только в понедельник все опять приходит в норму. Как будто воскресенье вечно застает их врасплох и каждую неделю они никак не могут поверить, что это случится, но это все равно случается, а они не готовы и не могут придумать ничего лучшего, чем шататься по дому и ждать, пока все закончится.
Несколько часов я веду себя хорошо, никому не мешаю и тихо-мирно занимаюсь делами в своей комнате. Я даже пытаюсь доиграть в «Клюедо» в одиночку, но у меня ничего не получается, и я мухлюю, чтобы узнать, кто убийца. Оказывается, это профессор Блум, что, вообще-то, странно. Играть в настольные игры в одиночку — все равно что разговаривать с самим собой. Все время стесняешься, что кто-нибудь зайдет и застукает тебя. И потом, это же полный отстой.
В конце концов ничего не остается, как пойти и подоставать Донни.
Комната Донни
Ha двери две таблички: «Вход воспрещен». Между ними — оранжевая наклейка с тремя черными прямоугольниками, из которых поднимаются вихлястые клубы пара. Парящие прямоугольники перечеркнуты большим красным крестом, а внизу — подпись: «ОПАСНО! ВРЕДНЫЕ ОТХОДЫ!»
Весь фокус в том, чтобы открыть дверь, оставаясь незамеченным. В момент, когда ручка пройдет свободный участок, надо резко потянуть на себя, одновременно придерживая большим пальцем ноги нижний угол, который все время заедает.
ВОПРОС. Зачем я трачу столько энергии, пытаясь открыть дверь как можно тише, если мне прекрасно известно, что он там?
ОТВЕТ. Да затем, что именно эти первые несколько секунд, пока тебя не заметили, могут дать решающее преимущество.
Когда дверь освобождается от замка, я делаю передышку. Самое трудное позади. Пока что операция имеет полный успех. Ни одного скрипа, щелчка, шума или треска, которые могли бы меня выдать.
Просовываю нос в щель. Опытный лазутчик при сборе разведданных использует все пять чувств. Полезной может оказаться любая оперативная информация. Моя носовая лаборатория принимается за работу с первой же струей воздуха.
В последнее время с запахом в комнате Донни творится что-то интересное. Типа как с сыром. Сперва пахнет приятно, затем чуток странно, но все еще съедобно, а потом происходит нечто поразительное, когда ты вдруг открываешь холодильник и думаешь: «Фу-у! Тут явно кто-то сдох!»
Моя теория состоит в том, что «Духан Пацанской Комнаты» следует тому же сырному принципу. (См. Рис. 1.)