Карл безмолвствует целую вечность. Наконец он отрывает взгляд от рвоты и смотрит мне прямо в глаза. Последнее время он глядит на меня так, что мне кажется, будто он знает, о чем я думаю. Ясное дело, что этого не может быть, иначе он давно вышвырнул бы меня на фиг, но сама мысль, что такое возможно, — мысль, что ему известно, как сильно я его ненавижу, пугает меня до смерти.
— Здесь воняет, — говорит он. — Пошли отсюда.
На уроках я опять сижу с Олли, с особого разрешения миссис Диксон, но в школу мы ходим вместе не каждый день. Я то захожу за ним, а то — нет.
Когда мы вдвоем, без Карла, все немного странно. Не сказать что между нами так уж все гладко, но и притворяться тоже нет смысла, иначе это будет выглядеть показухой. Кому ж захочется ходить с маской, которую можно снять в любой момент по желанию?
Дома я ничем не отличаюсь от себя прежнего. Ничего не изменилось. Думаю, Олли тоже ведет себя дома, как раньше, а значит, мы, наверное, могли бы общаться друг с другом нормально, но этого не происходит.
Кроме одного раза. Мы возвращаемся с уроков, грохочем раздавленными банками из-под кока-колы, которые нацепили на подошвы башмаков. Стучим по тротуару, гремим и цокаем, я стараюсь выбить у Олли его банки-каблуки, а он нападает на мои, и мы устраиваем потасовку, довольно шумную из-за всего этого грома, лязга и бряканья металла о дорогу, и в конце концов оба оказываемся в траве за сломанным фонтаном, буквально катаясь со смеху.
И лишь перестав смеяться, я вдруг соображаю, как это странно. А потом думаю, что самое странное в этом то, что все это вовсе не странно. Слоняться без дела, валяться на траве, хохотать до резей в боку — раньше такое было в порядке вещей, было естественно, но теперь ушло, и ушло безвозвратно. С Карлом совсем не так весело. Он заставляет нас делать разные вещи, страшные вещи, захватывающие вещи, и порой мы и правда хохочем друг над другом, но это не настоящее веселье, с играми и смехом. Не так, как сейчас.
Взглянув на Олли, я понимаю, что он думает о том же самом. И знаю, что вслух он об этом ничего не скажет.
И вот, когда новое ощущение уже готово испариться, я говорю:
— Карл… он немного… — Я мешкаю, подбирая нужное слово. — Чокнутый.
Олли пожимает плечами.
— Ты когда-нибудь думал о том, что без него было лучше? — продолжаю я.
Олли пристально смотрит мне прямо в глаза. Ни один мускул не дрогнет на его лице, но я вижу, что внутри он весь на взводе.
Я даже не сразу просекаю, о чем он думает. А когда понимаю, спрашиваю себя, чего же он тянет. И тут до меня доходит. Олли боится ловушки с моей стороны. Опасается сказать правду, поскольку считает, будто я спрашиваю специально, чтобы потом сдать его Карлу с потрохами. Просто невероятно, что ему в голову могла прийти такая мысль, но по глазам Олли я вижу, что не ошибся. Он пытается понять, можно ли мне довериться.
— Я не скажу ему!
Слова вылетают из меня как-то неправильно. Вроде как я на него ору.
— Можешь говорить ему что угодно, — отвечает Олли. — Мне скрывать нечего.
— Да я ничего такого не имел в виду.
— Еще раз повторяю: мне скрывать нечего. Он мой друг.
— Я знаю.
— Тогда чего? Может, он тебе не нравится?
— Нравится.
Теперь не время для откровений. Момент ушел.
— Так о чем ты?
— Ни о чем. Просто так.
— Что просто так?
— Ничего. Забудь.
— А вдруг нет?
— Что?
— Да так. Вдруг — нет?
— Что — нет?
— А вдруг я не забуду, что ты сказал?
— А что я сказал?
Олли дергает бровями, точно подловил меня, встает и идет прочь. Я следом, молча, и всю дорогу до его дома мы не говорим ни слова.
В его прощании мне чудится извинение, но я не уверен. Последнее время понять Олли невозможно. Мысли его для меня теперь загадка.
Скобяная лавка
Я не сказал бы, что Карл такой уж страшный. После игры в «костяшки» он не ударил меня ни разу. Но этого и не требуется. И так видно, что он сильнее.
Теперь у него новая манера: гасить конфликты в зародыше. К примеру, если ему не понравились твои слова, пусть даже это полная ерунда, он тут же использует их против тебя, перекручивая и так и эдак, повторяя снова и снова, и в результате твои ерундовые слова рикошетом ударяют по тебе же, все разрастаясь и разрастаясь, и ты становишься мишенью насмешек на многие часы, если не дни. В общем, гораздо легче не злить его. И всегда говорить то, что ему наверняка понравится. Чем больше ты облегчаешь жизнь ему, тем легче живется тебе. Такой вот расклад.