Олег уже чувствовал слабость; еще немного, и он свалится от потери крови, и эти твари набросятся на него, дотянутся до шеи и устроят знатный пир. Доберман не отпускал, как Олег ни старался отпихнуть его от себя. Его клыки глубоко вошли в руку, из которой хлестала кровь — прямо на морду собаке, превратившуюся в дьявольскую маску смерти. Олег припал на колено, вжимая шею в плечи. Собаки с ворчанием дергали его в разные стороны, словно тряпичную куклу. Еще немного, и его разорвут на части. Начинала кружиться голова. Он быстро терял силы. Камешки под ним потемнели и сделались маслянистыми. Ноги не слушались.
Из гаража выскочила еще псина. Этот был полукровка от обычного шарика с породистым «немцем», его дымчато-серая шерсть сверкала в вечерних сумерках. Полукровка вывесил язык, словно дразня его.
Это послужило сигналом. Внутренняя боль, до этого момента мучившая Олега всю неделю и медленно, мучительно нараставшая, наполнявшая его как подземные воды, вдруг нашла выход. Гнойник лопнул.
На секунду картинка расплылась.
А затем, когда обрела четкость, Олег обнаружил что вопреки боли — внутренней и внешней — бежит прочь, что есть сил, подальше от гаражей через пустырь, но не в направлении ДК. Он торопился удалиться от города, в лесополосу, поскольку чувствовал, что утрачивает контроль.
Твари гнались по пятам, оглашая окрестности лаем. Все пятеро. Хорошо, мелькнуло в тонущем сознании, очень хорошо. Дочь в безопасности…
Ветер расшвырял с неба стекловату, обнажая синюшный мрак с стекольно-мерцающим крошевом звезд. Олег надсадно хрипел, выдавливая из себя силы. Нутро жгло, словно стакан водки влил. Он пересек кусты и выскочил на парковую дорожку. Кое-где неуверенно горели в полканала фонари, их съеживающийся свет льнул обратно, обжигаясь о колкую тьму.
Олег бросился к ближайшему фонарю и замер. Тьма стала светлеть.
Псы выскочили следом и окружили его. Они больше не лаяли, берегли силы.
Олег посмотрел вверх. Дыхание перехватило от страха.
Ловушка.
А потом на тропу, мерзлую землю, на коматозные кусты и замершие деревья упал болезненный свет — из-за туч выплыла полная, огромная, желтая луна. Ее магнетический круг притягивал к себе взгляд, всасывал в себя мир, словно поглощая его.
Сердце дрогнуло, болезненно сжалось, и заколотилось вновь.
Тело снова обретало силы. Кости уже не ныли — их ломало и перекручивало, как и мышцы со связками, и внутренние органы, а голова превратилась в кипящий, наглухо заваренный котел, который вот-вот разорвет от внутреннего давления. Олега терзала боль — но не от укусов. Это была внутренняя, древняя боль, которая приходила с луной каждый раз и преследовала его с детства, чтобы утопить сознание в ослепляющем забытьи.
Олег взвыл — не от ярости.
От бессилия.
В сводках потом писали, что найдены два неопознанных трупа молодых мужчин, сильно изуродованные. Вероятно, диким животным. Свидетелей, знакомых и родственников так и не нашли. По версии следствия, жертвы были бродягами.
Пошумело, улеглось. Устроили пару рейдов на дворняг, на том все и кончилось.
Олег в это время лег в больницу. На обследование — все было сделано аккуратно.
Весной, где-то в марте месяце, Олег ходил с семьей в гости к теще. Лена с Машкой ушли вперед, а он задержался, чтобы закрыть дом на замок. Когда вышел из подъезда нагнать своих, увидел на детской площадке каких-то парней. Проходя мимо, он не смотрел на них, но чувствовал, как они внимательно его разглядывают.
— Э, слышь!
Он повернул голову. На скамейке сидели трое. Рыжий малый, коротышка-толстячок с двумя родимыми пятнами на носу и угловатый тип с глазками-бусинками.
— Сижка есть?
На этот раз Олег подошел к ним сам. Замер, набычился, разглядывая. Увидел: узнали. Тихо сказал:
— Уебывайте. Еще увижу — убью.
Троица секунду-другую смотрела на него, потом губы Рыжего нервно дернулись, разъехались в ухмылке-оскале. Парни быстро слезли со скамейки и отправились прочь, стараясь не сорваться на бегство.
Олег смотрел им вслед без злобы. Такова жизнь.
Волк собаке не товарищ.