Я разыскал его адрес и приехал на окраину города, где среди гаражей и складов ютились обшарпанные хрущевки. Пришлось долго звонить в дверь, пока изнутри не послышалось движение.
— Кто?
Я назвался. Последовала долгая пауза.
— Чего тебе надо? — произнес он наконец, и зашелся хриплым кашлем.
— Узнать, как ваши дела.
— Отлично. А теперь проваливай.
— Может, все-таки, откроете дверь?
— Я посторонним людям дверь не открываю, — отрезал он.
Обескураженный, я тупо пялился на табличку с номером квартиры и размышлял, как же поступить в этой ситуации.
— Михаил Пантелеевич, с вами точно все в порядке? — спросил я.
— Да.
— Простите меня за тот раз.
Он немного помолчал и выдал:
— Проехали.
— Когда вы выходите с больничного?
— На следующей неделе.
Я распрощался и ушел.
На следующей неделе Степанов не вышел. Ездить к нему во второй раз я не решился. Весенняя лихорадка продолжалась, и я чувствовал, что начинаю потихоньку прогорать. Еще немного и руки потянутся к сигарете, а затем и к бутылке. Так вот и опускаются. Потом я начну срываться из-за пустяков, сквернословить, а дальше покачусь по наклонной.
Я шел по коридору, когда меня окликнул незнакомый парень.
— Меня прислал Степанов Михаил Пантелеевич.
— А… Как он?
— Умер, — коротко ответил паренек.
— Что? — я опешил.
— Он просил передать вам вот это, — мне в руку упали ключи.
— Зачем? — пробормотал я.
Парень пожал плечами и ушел, а я опустился на скамейку и долго рассматривал посылку, пытаясь как-то осознать услышанное. Вдруг в голове вспыхнули вопросы, но паренек, конечно же, скрылся и я уже не смог его догнать. Позже мне стало известно, что Степанов скончался от рака легких, скрывая болезнь до самого конца. Почему он решил передать мне ключи от своей квартиры, было неясно. Я упорно гнал от себя самые нелепые мысли, но они назойливо возвращались ко мне и сверлили разум, днем и ночью, на работе и выходные. Что-то сгущалось, набухало как гнойник, что-то неосязаемое, но огромное и черное, как трупные пятна. Оно витало по городу, забивалось в нос, маячило перед глазами, во взгляде каждого прохожего, в отражениях стекол и зеркал, оно пряталось, заигрывало, словно в салки, а иногда проносилось у самого уха, оставляя после себя мертвенный холод и ощущение непередаваемого ужаса, от которого сердце заходилось в отчаянном стуке.
Я меня появилась бессонница. Я вставал посреди ночи и сидел на кухне, рассматривая ключи от квартиры Степанова. Это был один из редких выходных. Начальство подумывало о том, чтобы перейти на усиленный режим работы — наряды «скорой» не справлялись с нагрузкой, требовались люди, но людей не было. Количество вызовов выросло в пять раз. Каждый врач был навес золота, даже такие молодые парни как я.
Взвесив все аргументы, я все-таки решился и отправился домой к Степанову. Пятиэтажка встретила меня тишиной — такой мертвой, словно ее давно покинули все жильцы. Я поднялся по темной лестнице и встал возле двери. Воткнул в замочную скважину ключ. Повернул. Щелкнул замок. Я толкнул дверь и вошел в прихожую. Свет тусклой лампочки явил скудный интерьер типично мужского жилища. Пахло древесиной. Я разулся и осторожно заглянул на кухню. Та выглядела так, словно ей не пользовались очень давно. Почему-то не открывая холодильник, я уже понял, что он окажется пустым. Зал квартиры тоже выглядел брошенным. Интерьер напоминал старую советскую открытку. Я зашел во вторую комнату. И встал на пороге.
Потому что дальше просто не мог продвинуться.
Все стены комнаты были облеплены фотографиями, сделанными Степановым за годы его работы водителем «скорой помощи». С каждого фото на меня смотрел мертвец. Всех возрастов, социальных групп, полов, национальностей. Выражение лица у каждого было уникально, но в чем-то всех их объединяла одна деталь.
При мысли об этом меня прошиб озноб.
Мне не хотелось заходить в эту комнату, но то, что лежало на столе, было слишком далеко от двери. Превозмогая страх, я зашел внутрь и подошел к столу. На столе стоял проектор с заряженной пленкой. Пальцы словно сами потянулись к выключателю. Щелкнула кнопка, зажглись лампы и на полотно прыгнул белый квадрат. Я очень долго смотрел на этот белый квадрат, сглатывая шершавые комки и пытаясь унять бешеный стук в груди. Потом включил проектор на воспроизведение. На экране появилось фото умершей женщины. Оно было сделано так, что подчеркивало нужные детали и как бы убирало ненужные. Я невольно залюбовался. Но вот на смену одной фотографии возникла другая. На этот раз мертвый мужчина. Я смотрел и ждал. Фотографии стали сменять одна другую, сначала медленно, как бы нехотя, но затем все быстрее и быстрее, превращая лица мертвецов в одно движущееся лицо некого человека, губы, глаза и скулы которого словно шевелились.