— Начертите окружность с центром в точке О…
Заскрипел мел.
— Что это такое? — спросила она.
— Ну, окружность с центром О, — невозмутимо ответил он.
Рисунок напоминал то ли картофелину, то ли земляную грушу.
— Немедленно сотрите.
Товарищи онемели от восторга.
— Это и есть круг, — утверждал Люсьен. — Я могу вам даже журнал принести. Открытие американцев. У них это называется мягкая геометрия.
Как удар волны, грохнул дикий рев.
— Хватит! — крикнула мадемуазель Шателье.
Удивленный, даже шокированный Люсьен призывал учительницу в свидетели.
— Не знаю, что с вами… Я правду говорю. Не я же ее выдумал, эту новую геометрию!
— Я тоже читал статью, — вскочил Эрве. — Это не туфта. Не обращайте внимания на этих идиотов. Они ничего не знают.
Он повернулся к бесчинствующему классу.
— Заткнитесь, кретины!
Это несуразное вмешательство вызвало бурю восторга.
— Первый, кто пошевельнется… Вы меня поняли! — вопил Эрве, подражая главному надзирателю.
Его голос потонул в мычании на все лады.
— Я не виноват, — извинился Люсьен с видом святоши.
Мадемуазель Шателье совершенно растерялась. Губы ее дрожали. Ее охватила паника. Машинально она взяла сумочку, бросила на своих мучителей диковатый блуждающий взгляд и вышла из класса, позабыв закрыть за собой дверь. Такого еще не бывало. Воцарилась тишина. Люсьен стер свои дурацкие каракули, дабы не оставлять вещественных доказательств проступка, и вернулся на место.
— Ну и намылят нам шею, парни! — послышался хриплый, ломающийся голос.
Ждать долго не пришлось. В коридоре послышались знакомые шаги главного надзирателя. Правосудие надвигалось. По лицу главного они поняли, что на этот раз серьезных неприятностей не миновать.
— Шайу… Корбино… Быстро в кабинет директора.
Церемонно и молча сообщники повиновались. Главный проводил их взглядом, затем, обращаясь к оцепеневшим приятелям, скомандовал:
— Остальные — во двор. Чтобы ни звука!
Секретарша, которая, казалось, была в курсе дела, глянула на них с нескрываемой враждебностью и препроводила Люсьена и Эрве в кабинет директора. Директор и надзиратель тихо разговаривали у окна. Директор сел, надзиратель продолжал стоять.
— Подойдите.
Заложив руки за спину, неуклюже, смущенно, мальчики остановились у стола, заваленного бумагами, ведомостями, досье.
— Опять вы, — сказал директор. — Небось горды собой? И только потому, что у вас молодая и еще неопытная учительница, вам доставляет удовольствие делать ее жизнь невыносимой. Непристойный галдеж — ваших рук дело, я сказал бы — мания. Вы, Корбино, самый рослый и самый глупый, берете на себя поддержание бедлама на уровне, а вы, Шайу, исподтишка, как бы ни при чем, всячески его субсидируете.
Слово показалось Люсьену столь странным, что живот буквально свело судорогой, и он чуть не расхохотался, как сумасшедший. От этого нелепого слова «субсидия» голова шла кругом.
— Вас, кажется, забавляют мои слова, Шайу?
— Нет, господин директор.
Кризис терял свою остроту. Оставался страх перед неминуемым наказанием. Легко было представить себе загубленные вечера, тоскливые обеды и ужины наедине с угрюмым отцом, с трудом сдерживающим себя, чтобы не распекать, не осыпать упреками.
Директор повернулся к надзирателю:
— Что вы предлагаете, господин надзиратель? Вернуть их родителям? Совершенно очевидно: так это не может продолжаться. Шайу, соблаговолите мне объяснить, почему мадемуазель Шателье вынуждена постоянно с вами конфликтовать?
— Она пристает ко мне, — прошептал Люсьен.
Директор подскочил:
— Что это еще за блатной жаргон?
Верный Эрве пришел на помощь:
— У нее зуб на нас.
Уловка вернула Люсьену малость хладнокровия. Он глубоко вздохнул и пролепетал:
— Это правда, господин директор. Есть ведь и другие… Но с ними никогда ничего не случается.
— Так! Для начала вы принесете извинения своей учительнице. Затем будут приняты необходимые меры.
Он нажал кнопку оперативной связи:
— Мадам Бошан, попросите мадемуазель Шателье зайти ко мне.
Люсьен и Эрве с досадой переглянулись. Мадемуазель Шателье вошла и присела на край кресла.
— Шайу, извинитесь, как подобает воспитанному мальчику. Ну! — приказал директор.
— Что мне надо говорить? — бормотал красный от злости Люсьен.
— Прошу вас принять мои извинения…
— Извиняюсь…
— Нет. Прошу вас принять мои извинения…
Мадемуазель Шателье сидела, опустив голову, словно сама была виновата.