Агнешка тоже не говорила. Не глядя друг на друга больше, они шли и молчали. Нечего и незачем было говорить. Некому петь, некому драться, некому умирать или нет. Некому посчитать, что здесь забыли эти две и кто их забыл.
Лес отдалился, открыв место полю. Пустое и покинутое, оно лежало под разодранным небом, и кто-то бродил тяжело по нему, большой и тёмный, как ночь, неясный, сколько не вглядывайся в него, сколько не ищи сквозь темень…
— Не засматривайся лучше, — Агнешка не повернула головы. — Там никого нет.
— Думаешь?
Агнешка покопалась в сумке на поясе, перебирая там что-то. Извлекла наружу маленькую шоколадку.
— О, что есть. Хочешь пополам?
В отблеске фонаря на обёртке виднелись танцовщица в красном и скелет рядом. Шоколадка оказалась как бывают шоколадки. Пористая. Сладкая. В общем, довольно вкусная. Среди тающего фонарного света, сквозь ночной холодный воздух вкусность была странной. Странно было, что здесь вообще бывает ещё вкусно, и вкус не радовал, только колол грустью на секунду, а потом забывался.
Они прошли. Тот, на полях, остался бродить позади, ворочать, ворочаться, глотать запоздалые звёзды, которых уже не было, он ворчал от глухого угрюмого голода и всё ходил взад-вперёд. Снова встал гребнем лес.
Агнешка прижала рукою живот, чтоб не урчал — наверно, половины маленькой шоколадки ему не очень хватило.
— Надо было поесть там, — пробормотала она.
— А?
Агнешка не ответила. Аккуратно сложила обёртку и спрятала обратно в сумку. Порылась ещё в ней.
— Вот это странно… — сказала она.
— Что?
— Я в том сне кое для чего отдала автомобильную шпильку, и кажется, её здесь нет.
— Мне показалось, ты монету им кинула, — сказала Алиса. — Ну, из тех, больших, что в фургоне… — она прервалась вдруг, будто с размаху налетела на что-то, и замолкла.
— А, нет, — мотнула головой Агнешка. — Я не брала те монеты. Это шпилька для колеса была, я её у автосервиса с луной…
Она тоже замолчала и в удивлении — даже перестала идти на секунду — уставилась на Алису. Почти сразу отвернулась.
— Хотя нет, — возразила она сама себе. — Шпильку я бросила Лане, чтоб она не стояла у машины.
Много минут шли совсем молча. Так было проще. Всё, что в ящике молчания, лежит там хоть вечно, и не обязательно открывать его.
Следующий фонарь вспыхнул над ними. Алиса снова оттянула лямку у шеи, тщетно пытаясь сдвинуть сумку немного поудобнее.
— Перевесь на другое плечо, — Агнешка чуть покосилась в её сторону.
— Да нет, нормально, — Алиса помолчала ещё. Спросила. — Агнешка?
— Мм?
— А ты правда считаешь, что я хорошенькая?
— Хах, — тихо выдохнула та, дёрнув губы в кривой усмешке. — Пить надо меньше.
Она перехватила на секунду взгляд Алисы.
— В смысле мне. Я помню, что ты не пила.
— Нет, я просто…
— Да, — Агнешка отвернулась. — Забей.
Можно даже было почти не идти — асфальт сам двигался навстречу, а зубья леса маячили сбоку, стоило только перебирать ногами или делать вид, что перебираешь. Наверно, вся картинка тоже делала вид, вся действительность казалась, была ненастоящей, только изображала, как изображают невесомость в миг перед падением. Наверно, действительности не было. Действительность разорвалась и разбилась когда-то давно, как небо, которого не стало сверху, только мозг не понял, как могло так случиться и остаться вот так, дальше, быть, вот и придумал себе подмену, подлог — эту дорогу, пятна фонарей, жёлтую линию и лес за ней, — а для надёжности забыл, как придумал.
По дороге прошагала колонна. Агнешка и Алиса сдвинулись к обочине, чтобы дать им пройти. Это были те, без лиц, в бордовых и красных соцветиях под шапками и капюшонами, в провалах и отростках, с крепкими крючками рук. За некоторыми под ногами волоклись размотавшиеся ленты — будто кто-то хотел, может, заполнить длинные списки, но, глянув, бросил, и теперь они просто тащились по земле, и иногда позади кто-то запинался о них, но никогда не падал окончательно и никто не обращал внимания. Они шли неровными рядами, сгорбленно пошатываясь, и всё не кончались, всё шли и шли по дороге.
Алиса, широко распахнув глаза, упёрлась в бредущих взглядом, словно против воли, словно она меньше всего хотела смотреть на них, но не смотреть не могла. Она отвернулась к лесу в другой стороне и шла так какое-то время, пока голова её вновь не обернулась к колонне.
— Но… Почему так… — она тихо всхлипнула в темноту. — Они же просто идут и идут. Как будто всё время так и будут идти теперь, не останавливаться, ни на что не глядеть даже и не говорить ни о чём. Как будто… у них же ничего больше нет. Вообще ничего другого, и никогда уже не будет.