Мама его учила, что надо быть добрым.
Он старался. Но над ним все смеются. Как же быть?
А Митька, (который занимается боксом и говорит так бестолково, что никто ничего не может понять) всегда ходит гордо, как герой.
Дети смотрят на него во дворе и в школе со страхом и завистью.
Но самое плохое началось, когда Гаврику обрили голову и загнали жить в казарму на верхнюю полку.
Здесь от него требовали не рассуждать!
Он должен был, не задумываясь, выполнять односложные приказы, точно так, как он учил свою собаку.
Потом надо было учиться убивать незнакомых людей.
Колоть их штыком, резать ножом, стрелять, нередко спящих, (называлось «снять часового»)
Гаврик должен был научиться радоваться, когда он и ребята не промахнутся и снаряд или бомба попадут в дом, который плавно превратится в пыль вместе с жителями и всем, что они имели.
Задавать вопросы не разрешалось!
Тех, кто отказывался стрелять и убивать, отправляли под трибунал, называли дезертирами и, как слышал Гаврик, их расстреливают!
Поэтому Гаврик, лёжа ночью у себя на верхней полке, часто думал, что ему выбрать и что лучше – убивать или самому быть убитым?
Он не хотел ни того, и ни другого.
Чтобы не мучаться, он приложил все силы, чтобы научиться главному, чему учат в армии – не думать!
Не думать и не чувствовать!
Убивать, не думая и не чувствуя…
Родословная по материнской линии не займёт много места, хотя интересна и необходима для освещения дальнейших событий.
Это всего три семьи.
Двоюродная сестра моей матери тётя Рахиль с мужем дядей Бэролы.
Они работали в психбольнице и жили непосредственно в одном из её зданий.
Первое, что бросалось в глаза, при взгляде на тётю и дядю, была разлитая на их лицах сверхдоброта.
Дядя Бэролы был высоким сутулым человеком, тётя Рахиль – невысокой, сутуловатой женщиной.
Неспешность движений, доброта на лицах, замедленная речь и постоянная несколько блаженная улыбка, делали их удивительно похожими.
Они действительно были добрыми, хорошими людьми, но не исключено, что так ярко внешне выраженная доброта, была как бы униформой, рабочей одеждой, атрибутом длительной работы в психбольнице.
Тётя Рахиль работала учительницей психически больных детей, диагноз у которых был – идиот. Это не ругательство и не насмешка, это диагноз. Эти дети были идиотами.
Тётя Рахиль из года в год, без больших успехов и достижений учила их постигать знания и навыки 3-4 летних детей.
Поэтому честь и слава тёте Рахиль, что за долгие годы работы с ними, выражением её лица стали доброта и терпимость, а не злоба и ненависть.
Дядя Бэролы работал счётным работником и экономистом-ревизором.
При такой работе ласковая улыбка и добрый блеск глаз тоже – немалая загадка.
Но это не всё. Их «квартира» также давала мало оснований для блаженных улыбок.
Это была просто-напросто часть коридора на первом этаже административного корпуса, которому, вероятно, предварительно дали громкое название – квартира, а уже потом приспособили этот закоулок под это название, чудом подведя сюда воду из водопровода, а затем отведя её в канализацию………..
Между этим подводом и отводом воды сообразили какие-то рядом расположенные чудеса, должные соответствовать названиям кухня и туалет.
Два других закоулка, разделённых лёгкой фанерной стенкой, получили титулы спальни и гостиной.
В семье имелись сын Алик и дочка Верочка.
Но выкроить из куска коридора ещё что-нибудь, что можно было бы именовать детской или комнатой для детей не смогли даже умельцы из числа псих больничных сантехников, столяров и начальства.
Поэтому кусок псих больничного коридора, так остроумно названного квартирой семьи Мулерманн состоял, если можно так выразиться, из 2-х комнат и туалета, совмещённого с кухней, объединённых общей раковиной для мытья рук, а также овощей, фруктов, посуды и утреннего туалета для семьи из четырёх человек обоего пола.
При необходимости здесь же неплохо удавалось провести небольшую стирку на четыре персоны.
Поставив на два табурета цинковое корыто, можно было купать детей.
Самим же не составляло большого труда отправиться вечером, когда больные спали, в любое из 16-ти отделений больничного городка, чтобы принять душ или ванну.
Конечно, не рекомендовалось фыркать от удовольствия и создавать много шума, так как могли проснуться больные и, учитывая специфику больницы, последствия в таком случае были явно не предсказуемы.